Большая часть произошедшего в доме известна жителям Джибелоу как раз из уст поварихи, которая за словом в карман никогда не лезла и, несмотря на обещание, данное ей миссис Фриджид «не болтать лишнего», кое-что сообщала то одному, то другому. К слову, за это обещание обеим наемницам отдельно приплачивали к жалованью. И если девушка, занимавшаяся уборкой, его не нарушала, насколько мне известно, ни разу, то мадам Люси болтала направо и налево.

Так вот девочка, со слов поварихи, была такой же неразговорчивой и дикой, как и сама миссис Фриджид. За все время работы в Укромном Уголке наемницы не слышали от нее более двух слов в один день. Чем была вызвана такая молчаливость – недоверием, высокомерием, застенчивостью или чем-то еще – неизвестно, но назвать девочку неполноценной никак нельзя было, потому что со своей матерью она щебетала «как птичка». Мадам Люси неоднократно слышала ее смех и обрывки разговоров, когда заставала обитательниц Укромного Уголка врасплох. Обе они тут же умолкали, а миссис Фриджид устремляла на повариху пристальный вопросительный взгляд, который «прямо пробирал до костей». Стоит сказать, что глаза у миссис Фриджид были весьма необычные: такой холодный, почти прозрачный голубовато-васильковый цвет, разбавленный молоком. Сложно описать, но каждый кто встречался с ней взглядом, не мог отвести глаз и запоминал их навсегда. Если бы я увидел их вновь на совершенно другом лице, то несомненно узнал бы и сейчас.

– Да, это она, – ошеломленно пробормотала Жанна. – Я запомнила ее глаза. Только они не совсем васильковые, скорее небесно-голубые, почти прозрачные.

Доктор Квоу, казалось, не обратил на комментарий сестры ни малейшего внимания и продолжал свой рассказ:

– Конечно, о жительницах усадьбы и в городе, и в Джибелоу болтали разное, но все слухи оставались лишь слухами и спустя пару месяцев начали утихать и, возможно, вскоре сошли бы на нет, если бы не то, что произошло позже.

Где-то на исходе октября в дом начали съезжаться гости. Весьма разрозненная, стоит сказать, там собралась компания. Среди приехавших были и молодые, не обремененные семьей люди, и почтенные дамы в возрасте, и солидные джентльмены, и пары с детьми. В общей сложности около тридцати человек. Все они поселились в Укромном Уголке, где неплохо проводили время, переходя от столу к танцам, от танцев к играм и обратно. Шампанское, фейерверки и музыканты наполнили этот молчаливый дом оживлением и суматохой.

Прекратилось веселье так же внезапно, как и началось: спустя недели две друг за другом гости начали разъезжаться и к середине ноября там почти никого не осталось. Дольше всех в усадьбе гостила молоденькая девушка, по всей видимости, родственница хозяйки. После рождественских праздников с Укромным Уголком попрощалась и она. И все вновь вернулось на круги своя: тишина, покой и закрытость усадьбы от посетителей. Время шло. Юная обитательница Уголка подрастала, и летом миссис Фриджид стала подыскивать ей учительницу. Отдавать Лею в школу она не спешила.

В это время в усадьбу по соседству, вашу усадьбу, Береговую бухту…

– А почему она так называется, доктор Квоу? Наш дом ведь от озера довольно далеко находится, – от хрипловатого голоса Юлии я даже вздрогнула: настолько неожиданно прозвучал вопрос.

– О да, сейчас это кажется странным. Логичнее было бы дать такое название дому у озера. Но когда-то на месте вашего дома находилось жилище старого моряка, который по окончанию службы обосновался здесь. Это был очень давно, еще до моего рождения, но бабушка рассказывала мне о нем. Вероятно, он так скучал по морю, что решил увековечить свою любовь. А после уж название перешло и к новой усадьбе, построенной на месте старого домика после смерти моряка.