Единственным возможным спасением было окно. Я осторожно положила Сестру Пастель обратно на пол, подняла деревянный стул и швырнула его в одно из окон. Оно задрожало, но не разбилось. Я попыталась разбить стекло плечом, но ничего не вышло, только моя рука зверски заныла от боли. Я отступила на несколько шагов, чтобы повторить попытку, когда раздался низкий голос:

– Отойди!

Я отошла от окна и заслонила сестру Пастель своим телом, накрыв голову руками. Раздался оглушительный треск, и красивое узорчатое стекло взорвалось, рассыпаясь яркими осколками по полу. Прилив свежего воздуха развеял дым в комнате, когда Аркус влез через окно в комнату.

Я сорвала со стены гобелен и набросила его на осколки, торчащие из оконной рамы. Вместе мы подняли сестру Пастель на подоконник и вылезли наружу. Как только Аркус уложил ее на пригорке неподалеку, я сделала большой вдох, развернулась и направилась обратно в библиотеку.

Хотя буквам меня научила мама, любовь к книгам мне привила именно бабушка. Она приучила меня читать, принося несколько томиков всякий раз, когда приходила в гости. Мысль обо всех драгоценных книгах библиотеки, превращающихся в пепел, была невыносима.

– Что ты делаешь? – закричал Аркус.

– Спасаю книги!

Я услышала за спиной его шаги, и он схватил меня за плечи и развернул к себе лицом.

– Оставь их! Огонь не распространится так далеко.

Послушавшись, я последовала за ним, когда он побежал вдоль стены аббатства. На северной стороне монахи все ещё суетились с ведрами речной воды. Аркус рассказал им, где он оставил сестру Пастель, и побежал к брату Тислу.

– Как он? – Спросил Аркус брата Гамута.

– Пока жив, – ответил монах, хмуро глядя на ревущий огонь.

Аркус кивнул и бросился обратно к большой деревянной двери аббатства, где он стоял, казавшийся таким потерянным и оцепеневшим, всего несколько минут назад. Блестящие угли отливали черным в оранжевом свете, изрыгая пламя. Он нахмурил брови, широко раскинул руки и хлопнул в ладоши. Лед покрыл камни и тут же растаял. Еще один хлопок и снова тающий лед.

Аркус упал на колени в грязь, ударив ладонями по горячей земле. Когда он привстал, стало заметно, что дышал он с трудом.

– Просто нужно время, – сказал он. – Это сложнее, чем я думал.

– Скорее всего, ты перегрелся, – сказала я. – Когда я мокрая или мерзну, мой дар ослабевает. То же самое, наверное, произошло и с тобой. Ты слишком долго был рядом с огнём.

Он издал уклончивый звук, который я решила расценить как согласие на то, что я собиралась сделать. Я помахала монаху, который бежал вперед с ведром воды.

– Подождите, – позвала я, хватая ведро, когда он остановился. – Принесите, пожалуйста, еще воды. Сюда, для меня.

Повернувшись, я вылила содержимое ведра на Аркуса. Он охнул и стряхнул воду с рук.

– Что ты делаешь? – возмутился он.

– Охлаждаю тебя. Ага, еще одно ведро. Хорошо.

Я вылила на него второе ведро воды.

– Я ценю твою помощь, но топить меня не нужно.

– Хорошо, тогда делай сам, – я вручила ему третье ведро, принесенное одной из сестер.

Взглянув на меня, он вылил его себе на голову, затем встал и двинулся обратно к горящим дверям, хлопая в ладоши и отбрасывая лед. Казалось, бушующее пламя поглотит и церковь, и весь монастырь, пока не сожжет дотла. Но постепенно лед все дольше удерживался на раскаленных камнях. Аркус швырнул облако холода, которое со свистом пролетело по коридору, и пламя отступило, выдохнув клубы дыма.

Через несколько минут все было кончено. Пожар был потушен. В тишине слышался только кашель надышавшихся дымом людей. Один из монахов принёс факел и подошел к брату Тислу, на которого обеспокоенно смотрели другие монахи. Я стояла в стороне, и мне хотелось сделать что-нибудь еще.