Рулевой матрос Тихонов стоял у штурвала, облокотившись спиной о переборку, на которой висел календарь с изображением Аллы Пугачевой. Пару часов назад радист Зорькин принял радиограмму о вылете вертолета; судно встало в его ожидании, делать было нечего. Тихонов держал в руках кубик Рубика и увлеченно вращал его грани, пытаясь собрать хотя бы две стороны. Но пока ничего не получалось.

Не мостике появился Банник.

Матрос поспешно спрятал кубик и принялся крутить головой, якобы усердно изучая ледовую обстановку. На вахте даже при отсутствии работы заниматься посторонними вещами не разрешалось.

Однако что-либо скрыть от старого моряка было невозможно.

– Все вертишь? – проворчал он.

– В одном научном журнале напечатали схему сборки, – смущенно ответил Тихонов. – Я хотел взять журнал с собой, но счел, что это будет нечестно. Теперь вот мучаюсь.

– Делом бы занялся. Какая дистанция между нами и «Семен Семенычем»?

– При последнем замере было 17 миль.

– Чуть больше 30 километров. Плохо дело.

– Почему плохо?

– Ветер окреп и сменил направление – теперь поддувает с юго-запада. Как бы айсберг не сел нам на хвост.

– А что, он может за нами по полынье? – насторожился матрос.

– В Антарктиде все возможно…

– Мостик, ответьте радиорубке! – голосом радиста Зорькина проснулась трансляция.

Банник поймал качавшийся на витом проводе микрофон.

– Да, радиорубка, мостик на связи!

– «Вертушка» на подходе. Удаление десять километров, нас визуально наблюдает. Запрашивает направление и силу ветра.

Второй помощник переместился к метеорологическим приборам.

– Передай: ветер 30–40 градусов, 12 метров в секунду, порывы – до 15.

– Понял, передаю…

Радист отключился, а Банник, подойдя к ряду прямоугольных окон, посмотрел на поземку. И проворчал:

– Шо-то не нравится мне эта погодка.

– Почему? – справился рулевой.

– Уж больно сильный ветерок для «вертушки». Буквально на пределе…

«Корчагин» вышел на связь еще утром. Его радист сообщил о готовящемся к вылету Ми-2 с новым капитаном на борту, а также ориентировочно назвал время прилета «вертушки» на «Громов». Получив эту информацию, команда ледокола занялась подготовкой к приему воздушного судна.

Спустя несколько минут слева по борту протарахтел вертолет, а радист снова оглушил сообщением:

– Мостик, «вертушка» запрашивает посадку!

– Посадку разрешаю. Условия прежние. Не забудь предупредить пилота про порывистый ветерок, – пробасил Банник. И, бросив микрофон, тихо добавил: – Ну, стало быть, пора провожать Николаича.

В этот момент Ми-2 выполнил четвертый разворот, выровнялся и приступил к снижению на приготовленную для его посадки площадку…

Радист Зорькин заранее сообщил Андрею Николаевичу Петрову о вылетевшем с «Корчагина» вертолете, дабы тот успел спокойно собраться.

– Везут капитана? – равнодушно поинтересовался тот.

– Так точно.

– По мне распоряжения есть?

– Да, вам приказано после дозаправки вертолета следовать на «Корчагин».

– Понял. Спасибо. Известите меня, когда борт будет заходить на посадку.

– Так точно, товарищ капитан, сделаю…

Получив информацию, бывший капитан ледокола неспешно собрал личные вещи и упаковал их в один чемодан. Завершая сборы, он снял со стены две фотографии. На первой были жена и сын, на второй – родители. Он бережно обернул оба портрета тельняшкой и уложил поверх остальных вещей.

Затем надел парадный мундир; смахнул пыль с фуражки, провисевшей на крючке гардероба с тех пор, как судно вошло в зону субполярного климата. И, присев на стул, принялся ждать…

Когда радист Зорькин вторично позвонил по телефону и сообщил о снижающемся вертолете, Петров поднялся, подхватил чемодан, надел фуражку и покинул каюту.