Вещи были уже уложены: те несколько платьев, что купил Милош, хоть некоторые из них уже не сходились, Шир повсюду возила их с собой. Портрет Милоша всё ещё оставался на стене, чтобы Милош мог видеть, как Шир бережно укладывает купленные им платья, и ещё, чтобы он понял, что они опять переезжают. Шир аккуратно сняла портрет со стены. Какое-то время она держала портрет перед собой, но так и не нашла, что сказать мужу – и положила портрет в сундук сверху на платья. Шир вымыла пол в каморке, вытерла пыль, застелила постель и уселась на сундук. И тут её посетила коварная мысль. Шир усмехнулась. На стуле висело её монашеское платье, Шир повесила его на гвоздь в стене, где висел портрет Милоша. У Шир получилось напоследок напугать монашек. Когда те зашли в комнату, после того как сторож вызвал их и сказал, как попросила его Шир, что он давно не видел Шир и опасается – не случилось ли чего, монашки с криками выскочили из комнаты. Висевшее на стене монашеское платье Шир они приняли за саму Шир, они решили, что Шир повесилась от безысходности.

«Настоятельница точно знает, где будет похоронена, – думала Шир, – наверно ей совсем неинтересно жить, она знает, что с ней будет завтра и послезавтра и так до конца дней, и даже знает, где её похоронят, знает, что попадёт в Рай, если она действительно в это верит». Шир вздохнула и в очередной раз подумала, что это её последнее переселение. Потом подумала про Марту, про то, как та подрастёт, выйдет замуж, родятся дети, и Шир станет для них кем-то вроде бабушки. Но и дом Эдуарда будет её не последним домом, хотя многое, о чём подумала Шир сидя на сундуке, так и произойдет.

По пути к дому Эдуард рассказал Шир, что Марта очень плоха, и уже несколько дней им не удаётся уговорить её поесть, но Шир даже не представляла, насколько всё плохо. Когда Шир вошла в комнату, Марта лежала в постели под толстыми одеялами. Марта была настолько худой и маленькой, что казалось – под одеялами никого нет. Шир медленно подошла к кровати. Марта увидела её и шёпотом спросила:

– Это ты, Шир?

Шир не смогла произнести ни слова, лишь кивнула ей в ответ. Марта была очень бледной с чёрными ввалившимися глазами. Губы были белыми, такими белыми, что лицо казалось серым и, если бы Марта не заговорила, Шир решила бы, что она уже мертва.

Эдуард заметил, как оторопела Шир при виде Марты, и теперь виновато стоял в дверях комнаты, стараясь не смотреть на дочь, он был рад переложить ответственность на Шир. Эдуард устал от бесконечных жалоб Карин:

– Марта не ест, Марта не разговаривает, Марта не встает с постели… – он понимал, что Карин уже выбилась из сил и теперь только ждет смерти Марты, Эдуард уже не винил её за это.

Он и сам, ненароком, замечал за собой, что готовит себя к мысли о смерти дочери. Доктор приходил всё реже, ему нечего было предложить, никакие лекарства не помогали. И вот появилась Шир, Эдуард был готов поверить, что она волшебница, колдунья, ведьма или просто женщина, которая будет сидеть возле постели Марты, пока та ещё дышит.

Шир присела на край постели, не зная с чего начать. Эдуард пообещал ей неплохое жалование, большую светлую комнату и полное содержание, но от этого становилось не легче. Шир смотрела на Марту и не узнавала её: от прежней Марты ничего не осталось, это была посторонняя умирающая девочка.

– Карин сказала, что Марта ещё не пила утром молоко, – торопливо в полголоса заговорил Эдуард, оставаясь в дверях. – Может, Леди Шир, вы смогли бы её уговорить?..

Шир вполоборота повернулась к Эдуарду и кивнула. Эдуард неслышно вышел, закрыв за собой дверь. Шир и Марта остались в комнате одни. Марта шепотом проговорила: