Ее речь была очень плавной – будто поток ручья лился меж камней:

– Смелый рыцарь, ты дал себя похитить твоей даме сердца. Ибо её направляла любовь. А любовь это и есть предначертание природы. А Природа ведёт мир в одном ей ведомом пути. Но он не слеп – этот путь. И я уверена: раз вы здесь, этот мир не погибнет до конца. От него останется история вашей любви… Я уже знаю, как переправить ваше послание к вашему Воспринимателю в будущие века…

А пока послушайте предания об этом мире. Ибо прошлое восточных заокраин Средиземья никогда не было ведомо людям Запада…

Мы пришли сюда давно – с еще более далёкого востока. Пока жили здесь, изменились. Волосы и глаза наши посветлели… ведь прошли десятки тысячелетий, пока мы жили в этих лесах. И язык наш почти не менялся с тех пор – в то время как языки наших потомков менялись всё сильнее. Вот и язык здешних саков уж совсем не походит на своего предка, кроме отдельных очень редких слов, тем более у него не один предок – люди юга стали говорить на языке наших братьев и исказили его. И ты, Гилни, уже знаешь это – Правитель сообщил мне о твоих пророчествах…

И Кавалиенна полупроизнесла-полупропела строчку какой-то древней песни – или заклинания… Глаза её подернулись туманом, словно в них застыла тоска прошедших веков, проведённых среди густых лесов. И неожиданно я, как ученый человек Королевства, узнал звуки древней эльфийской речи, читанные ранее только в книгах…

Кавалиенна, закончив свой мелодичный речитатив, встрепенулась, посмотрела на меня, словно ответив на мои мысли:

– Да, ты прав, это почти квенья – высокая эльфийская речь. Но нас нет. Люди – носители языков, более всех похожих на наш, живут в лесах и степях к северу от этих мест. Они разбредутся на две ветви; западная ветвь их языков, как самая многочисленная, доживёт и до времени Воспринимателя, ведь они уйдут дальше на запад и к северу… От восточной же ветви останутся лесные и горные племена, коих уже сейчас очень немного, а будет столько, что почти все они потеряют свой древний язык. Но потомки наших ближайших родичей на западе, конечно, ничего не смогут ему передать, кроме разве что звучания своего языка, чья напевность будет напоминать квенья. До поры Воспринимателя доживут и такие как я – но уже совершенно развоплощённые. Редко кто из живущих на Земле людей сможет узреть их внутренним взором. И дабы кто-то смог узреть – может даже и он сам – вы должны пройти подготовку… под моим наставлением.

Волшебница Кавалиенна, закончив свои объяснения, смотрела на нас долгим благожелательным взглядом. Словно угадав мои опасения, она успокоила:

– А то, из какого народа твоя спутница, путь тебя не беспокоит, о благородный рыцарь, – (почему она меня упорно называет рыцарем? Ведь я не принадлежу к числу благородных семейств, иначе не мотался бы по дальним гарнизонам, получая, верно, десятую долю жалованья иного чиновника). – Твоя спутница будет верна тебе. А это самое главное. Ваша жизнь и любовь останутся в памяти этих холмов, этих рощ. Я позабочусь. Вам всё равно некуда идти. Если они узнают, что ты бежал с оркой – расплата будет неминуема.

«Действительно, – думал я над словами волшебницы, – я человек штатский, вольнонаёмный. Так что строгого выговора за дезертирство не будет. Но за брак с оркой меня, возможно, ждёт гражданский суд. Наверное, Ернил давно выведал, с кем я встречаюсь – вот что значили его якобы случайные намёки о нападениях давно замирённых орков».

* * *

Начинался ноябрь. На отдельных моложавых тополях всё не сходила зелёная листва – только листья еще больше пожухли и стали совсем сухими и ломкими. Особенно много таких зеленолистных деревьев стояло в рощице, где жива наша добрая колдунья.