– Он чуть не сбил тебя!

– Может, просто испугался, приняв нас в темноте за бандитов?

– Слишком много «может». Почему он сидел за рулём, а не в кафе? Почему прятался в кустах, за фурой?! Почему…

– Слушай, пойдём в кафе и узнаем у официанта, кто кроме нас заходил в заведение!

– Пойдём! – Я схватил её за руку, и мы побежали.

У входа в «Ням-ням», в зарослях сирени, кто-то возился, сопел и постанывал. Вряд ли это имело к нам отношение, но в свете последних событий я стал подозрителен, поэтому, тормознув Элку, тихонько раздвинул ветки, подсвечивая себе фонариком, который был у меня в мобильнике.

То, что я увидел, потрясло меня больше, чем два убийства в интернатах, чем пропажа денег, чем «Тойота» в кустах. В зарослях сирени самозабвенно, неистово целовались Викторина и Ганс. Даже при таком освещении было видно, что щёки у Викторины красные, что блузка расстёгнута, а Ганс поспешно и неумело пытается разобраться с оставшимися пуговицами.

Я отступил назад и погасил фонарик. Слов у меня не было. Я опять созрел для приёма внутрь водки, причём не в медицинских дозах, а в настоящих, от которых наутро не помнишь, кто ты и как тебя звать.

Беда тычками в спину оттеснила меня к дверям заведения. Мы зашли в узкий и тёмный тамбур, разделяющий кухню и зал.

– Что это было? – как последний дурак спросил я у Элки.

– Что, что… Вот уж не думала, что в вашей школе процветает такой разврат! Ганс, конечно же, совсем большой мальчик, но Викторина-то, Викторина! А стоит из себя праведницу! Бедный Марик!

– Уволю её прямо сейчас! – заорал я и бросился было назад, к кустам, но Элка преградила мне путь.

– Перестань, Бизя! Все взрослые люди. Сколько лет этому Гаспаряну? Семнадцать?! Да он здоровый, полноценный мужик! Плюс делай скидку на его горячую армянскую кровь. Боюсь, что жертва в этом любовном тандеме не он, а бедная, серая мышь Викторина. Зря ты ей дал напиться.

– Как она может? – возмутился я. – Она же учитель!

– Прежде всего, она женщина. А Ганс красавчик. Её можно понять.

– Он ребёнок!

– В каком месте?!

– В голове. В мозгах! И потом… как же Марик?!

– Марик далеко, а Ганс рядом, под боком. Вряд ли у Марика такой темперамент, такое молодое красивое тело и такая жажда познания. Всё просто.

– Просто?! Элка, ты так говоришь, будто сама сто раз побывала в такой ситуации, когда Марик за сто километров, когда под боком молодое горячее армянское тело и когда…

– Идиот!! Это моя профессия – лезть в чужую шкуру и пытаться понять чужие мысли, если ты не заметил. Иначе, как бы я писала романы?

– Как?! – У меня мозги зашкалило от её логики.

– Пошли, поговорим с официантом. Может, он знает, кто был за рулём японца?

– Пошли, – сказал я, думая только о том, почему Беда пытается оправдать поступок Викторины.

Не потому ли что способна на такое сама?!.

Эта мысль была самая непереносимая из всех мыслей, лезших в мою пьяную голову. Она давила на виски и отдавалась тупой болью в затылке.

На кухне воняло хлоркой и пережаренным луком. Парень, который приносил нам еду, сидел на перевёрнутом баке с надписью «Соль» и курил. Судя по блуждающему взгляду и наслаждению, с которым он затягивался, курил он «косяк». Это подозрение подтвердилось тем, что увидев нас, повар и официант в одном лице быстро отбросил окурок за спину.

– Вообще-то, сюда посторонним вход запрещён, – начал он, но Беда быстро сунула ему пятидесятирублёвую купюру, невесть как сохранившуюся в кармане её джинсов.

Парень двумя пальцами брезгливо взял деньги и недоумённо уставился на нас.

– Одна маленькая услуга, – улыбнулась во все тридцать два зуба Элка. – Настолько маленькая, что не стоит даже этих денег. Скажите, кто кроме нас за последний час посещал кафе?