Россиль хочется спросить, почему же ведьма сделала это, но она и так знает. Причина ведьме не требуется, только возможность.

Вместо этого она спрашивает:

– Как же тот дворянин поступил с несчастным проклятым мальчиком?

Она предполагает, что ответ на этот вопрос ей также известен.

– Он пронзил клинком обросшую чёрным мехом грудь, – отвечает Флинс. – Но меч покрылся ржавчиной и рассыпался, а рана зажила сама собой. Ни один смертный не смог бы убить этого мальчика. Поэтому каждую ночь дворянин привязывал своего сына к кровати и закрывал уши, чтобы не слышать, как зверь брызжет слюной, воет и бьётся в путах.

Мир за завесой вуали подёргивается влажной пеленой. Смертоносные глаза Россиль непроизвольно моргают.

– Что же, в этой истории хотя бы нет свадебных кружев и брака с лордом, – горько заключает она.

– Нет, – соглашается Флинс.

– Король Дункан, должно быть, недоволен этим союзом.

Власть Макбета способна заткнуть людям рты, но он не властен над их мыслями – никто не властен. Слухи о её серебряных волосах и внушающем безумие взгляде поползут по этим залам, словно холодный туман. Можно не произносить слова вслух. Разум сам по себе способен сделать море пустыней, а замёрзшую пустошь – пышным зелёным лугом.

– Макбет – дальний родич короля, – говорит Флинс. – Дункан доверяет ему и полагает, что ему по силам держать свою жену в узде, даже если слухи будут множиться.

Ах да, конечно. Россиль также прикована к кровати – к брачному ложу.

И тут её охватывает лихорадочный жар: внезапно она понимает, что совершила ошибку. Теперь она жена Макбета, его собственность, и, если он погибнет в битве, она сделается частью добычи, которую будут делить между собой его враги. Макбет ценит союз с герцогом, но для тана Кавдора не имеют веса чужие клятвы. Да, Макбет держит ведьм в цепях, но если тан Кавдора хоть в чём‑то похож на короля Дункана, то он зарубит их на месте. Она не спасла себя. Лишь обрекла на иную погибель.

В горячке её разум возвращается в Наонет. Она стоит на коленях перед отцом, как просительница. Поднимая глаза, она видит только буйные чёрные завитки его бороды.

– Я же больше, чем шашка с твоей доски, – говорит она дрожащим голосом. – Я кровь от крови горностая, я…

– Ты будешь тем, чем я тебя сделаю, – веско отрезает Кривобород. – Всё в Наонете служит лишь мне.

– Но… – Слова возражения замирают в горле. Она горестно смотрит в пол. – Разве ты не любишь меня?

Глупый вопрос. Герцог не соизволил тогда на него ответить. С тем же успехом она могла бы спросить, любит ли он собственную руку или рот.

Наонет исчезает, она вновь обнаруживает себя в лабиринте коридоров Гламиса. Она‑то считала себя хитрым зверьком, верила, будто сможет ловко избежать жребия, на который её хладнокровно обрёк отец, а что она сделала на самом деле? Способствовала грандиозному кровопролитию. Кровь зальёт её ляжки, реки крови хлынут из перерезанных глоток безымянных, безликих жертв войны. Россиль-Под-Вуалью, Россиль С Тысячей Тщетных Замыслов, Россиль-Королева-Глупцов.

Она безумно рада, что Флинс слишком боится встретиться с ней взглядом, чтобы заметить её мокрые ресницы.

Сделанного не воротишь, её муж с отрядом уже удалились от замка на несколько миль. Тем не менее ещё не всё потеряно. Даже если Макбет падёт под клинком Кавдора, если воины Кавдора будут ломиться в ворота замка Гламис, возможно, она сумеет выжить, имея хотя бы одного друга внутри этих стен, один меч, готовый подняться на её защиту.

Россиль глотает спёртый воздух замка. Два быстрых вдоха – и лихорадочно частое сердцебиение начинает успокаиваться. Она ещё может спастись. Может связать себя с Флинсом тайной и долгом. Она же видит, как мерцают в нём скрытые желания, острые лезвия злобы, отточенные горечью обид, отполированные холодными отповедями отца.