Но ведь норманнов так ненавидят в Альбе – наверняка было бы проще, быстрее и дешевле обойтись без кареты, возницы и пары лошадей, не говоря уже о корабле, который должен отвезти служанку обратно через пролив. Перед глазами Россиль встаёт образ птицы, ошеломлённо бьющейся в окно. Один быстрый и неожиданный толчок, чёрный провал распахнувшегося рта – и тело Хавис беспомощно катится вниз по отвесному склону скалы. Оно разрезает воду, как лезвие, мгновение ещё видна одна узкая полоска пены – и вот она уже затерялась в волнах.

Россиль давится спазмом, сплёвывает рвоту в ладонь и вытирает её о медвежью шкуру. Нет, довольно. Довольно. Она выбирается из свадебного платья и судорожно выдыхает.

Она притворяется, будто делает это уже в сотый раз – и достаёт из сундука своё самое простое серое платье. Оно завязывается на спине, а не застёгивается на пуговицы, поэтому ей легче надеть его самой. У этого платья короткие узкие рукава, а строчки на лифе так сильно давят на рёбра, что кажется, будто узелки ниток трутся сразу о кость, не о кожу. А поверх надо надеть вуаль. Извечную вуаль.

В Бретони замужней женщине полагается покрывать волосы, но Россиль не намерена даже пытаться надеть на себя мудрёное покрывало и чепец, тем более в одиночку и без зеркала. Да и обычаи Альбы по этому поводу ей неизвестны. Если женщины здесь должны заботиться о себе сами, то вряд ли они будут изысканно и тщательно одеваться. Нет ни служанок, ни кормилиц. Насколько понимает Россиль, тут даже шлюх нет. Она оставляет белое покрывало, символ женского целомудрия, в сундуке и открывает дверь.

Она предполагает, что Флинс укажет ей на ошибку, если она оделась неправильно. Но он не говорит ни слова: вновь приветствует её кивком и ведёт по узким коридорам обратно к залу, где накануне вечером был пир. Небольшие окна высоко под потолком неровно вырублены в камне, и солнечный свет пробивается сквозь них неравномерно, пятнами. Россиль снова слышит шорох морских волн под ногами.

От убранства свадебного пира не осталось и следа, украшений изначально было не так много, но без них зал выглядит ещё более унылым и серым. На помосте вокруг стола сгрудились пятеро мужчин, Россиль видела их вчера, но пока не знает имён, кроме Банко. Макбет сидит во главе стола. Накануне она этого не заметила, но ему как будто тесно его кресло: плащ закрывает подлокотники, а громадные плечи полностью заслоняют деревянную спинку.

– Леди Макбет, – объявляет Флинс. Он не кланяется, как было принято у герцога. Светские обычаи здесь не действуют.

– Хорошо, – кивает Макбет. – Иди сюда, жена.

Она слушается. На негнущихся ногах проходя мимо мужчин, она старается мысленно запечатлеть в памяти каждого из них. Вот у этого плащ подбит белым мехом ласки, у этого – лисицы, у этого – лохматой шкурой горного козла. Мех разных оттенков белого, местами пожелтевший от времени, где‑то виднеются ржавые брызги запёкшейся крови. Ласка, Белый Лис, Горный Козёл – обозначает их Россиль про себя.

Россиль садится рядом с мужем, складывает руки на коленях. Флинс маячит на пороге, но сесть ему негде. Ему нет места даже рядом с отцом. Банко почти не смотрит на собственного сына. От этого у Россиль необъяснимо сводит желудок.

– Мы продумываем нападение на Кавдор, – поясняет Макбет. Его мозолистые пальцы прижимают к столу карту. Большой палец касается красного флага, обозначающего крепость тана Кавдора. – Это будет несложно, у меня больше войск.

Он действительно собирается это сделать, он вторгнется в Кавдор. Многие люди погибнут – в первую очередь солдаты, но умрут также и крестьяне из разграбленных сожжённых деревень, погибнут их козы и овцы, так что выжившим останется только пепел и забитый скот, – и всё это потому, что она не желает возлечь со своим лордом-супругом. Всё это лишь из-за того, что она не исполняет долг, который до неё исполняли многие тысячи женщин.