Хотя я и опоздала, мой сосед справа так и не появился даже ко второй перемене блюд. Я уже отчаялась услышать хоть что-то кроме утомительных разговоров о погоде, которые вел пожилой джентльмен слева, когда дверь в столовую с шумом распахнулась. Прежде чем дворецкий объявил о запоздавшем госте, круглолицый мужчина с застенчивой полуулыбкой уже подошел с извинениями к леди Сент-Хелиер, а затем устроился в богато украшенном резьбой кресле рядом со мной. Звук отодвигаемого кресла заглушил голос дворецкого, объявлявшего имя гостя. Я взглянула на него. У него были гладкие щеки мальчишки, но лоб прореза́ли морщины, свидетельствовавшие о взрослых заботах.

Кем был этот джентльмен? Он казался мне знакомым, но я не могла вспомнить, где видела его. Возможно, на каком-нибудь светском рауте? Их было так много…

– Мисс, я сожалею о неудобствах, которые причинило вам мое опоздание. Пустое место за столом на торжественном обеде – не самое приятное дело. Прошу меня простить, – проговорил он, глядя на меня с обескураживающей прямотой.

Не ожидая подобной откровенности, удивившись, я ответила прямо:

– Никакого неудобства, сэр. Я пришла всего за несколько минут до вас, меня задержала работа, – и тут же пожалела о своих словах: девушкам моего класса иметь работу не полагалось.

Теперь он казался удивленным.

– Вы работаете?

– Да, – с некоторым вызовом ответила я, – репетитором французского.

Упоминать об основном источнике доходов – шитье, которым занимались мы с Нелли, я не решилась.

Его глаза загорелись энтузиазмом:

– Это… это восхитительно, мисс. Умение работать, знание мира – это бесценно.

Он это серьезно? Или это просто насмешка? Я не знала, как реагировать, а потому выбрала нейтральный ответ:

– Как скажете, сэр.

– Именно так и скажу. Это оригинально. А ваше регулярное погружение в язык, в культуру Франции, о… в этом я вам завидую. Я всегда ценил вклад Франции в культуру и политику Европы.

Похоже, он говорил искренне, а его взгляды совпадали с моими. Я рискнула ответить в тон:

– Совершенно согласна с вами, сэр. Я даже думала о том, чтобы изучать Францию, ее культуру и политику в университете. Директор школы меня в этом поощряла.

– Правда? – он снова казался удивленным. Возможно, не стоило так откровенно говорить о моих юношеских устремлениях. В конце концов, я не знаю ни этого человека, ни его взглядов.

Я решила, что немного юмора может сгладить впечатление:

– О, да. Но в итоге мне пришлось удовольствоваться проведенной в Париже зимой, где я ходила на лекции в Сорбонне, посещала картинные галереи и обедала с Камилем Писарро.

– Не такое плохое утешение, – с улыбкой заметил мой собеседник, не отводя от меня взгляда. Мне показалось, или в его светло-голубых глазах я заметила искорку уважения? В неярком свете свечей эти глаза меняли цвет, от бледно-аквамаринового до цвета утреннего неба.

На мгновение мы замолчали. Кажется, к этому моменту в беседах всех прочих гостей – а это было неординарное собрание политиков, журналистов и даже одной странной американской наследницы, также наступила пауза. Впрочем, возможно, все это время они молча слушали нас. Только тут я поняла, что, увлекшись беседой с моим соседом, я совершенно забыла обо всех прочих присутствующих.

Мой сосед не продолжал разговора, и, чтобы скрыть смущение, я сосредоточилась на совершенно остывшем цыпленке на своей тарелке. Я чувствовала, что этот джентльмен смотрит на меня, но не повернула головы. Для первой встречи наша беседа оказалась необыкновенно личной, и я не знала, как ее вести дальше.