– Отгадайте загадку, служивые: баба пекла пироги на дрожжах, а вынимала на вожжах?

Астахов строго спросил:

– Почему не на работе? Что за праздник среди трудовых будней?

– Что поболеть всласть нельзя здоровому гражданину общества? Бык-бузатер Гришка прописал мне длительный отдых. А вчера докторша наказала скинуть высокие градусы – вот пью теперь исключительно красненькое!

– Где мотоцикл, Еремей? Что-то я его не вижу во дворе?

– Нема больше дорогого друга, – потянулся неустойчивый скотник к жене с поцелуем. – Продал резвого рысака.

– Но кругом свежие следы от колес. Нарисовал что ли?

С ответом поторопилась Евдокия:

– Так я же говорю, племянники нагрянули. На рыбалку. Следы от ихнего трескучего мотика-козла.

– Еремей, ты сам, что язык проглотил? Кому продал? Племянникам?

– Каким племянникам? – оторопело открыл опять мутные глаза скотник- зоотехник. – А, нет. Охотовед давно просил продать гнедого. Ему и подарил. А почему не отдать хорошему человеку? Охотоведу коляска нужнее – зайчиков подвозить! Ха-ха! Видел сегодня, как он гонял по дороге – человек приобрел крылья! А мне зачем крылышки? В ад улететь? Я не тороплюсь.

Участковые поспешили к калитке. Астахов обернулся:

– Устройся на работу, Евдокия! Для суда потребуется характеристика. Если хочешь, я поговорю с директором.

Женщина спустилась с крыльца:

– Завфермой Стешка-профура не берет меня. Видно, бережет мои белые руки. Но я согласна на работу начальницей.

Астахову явно не хотелось залазить в душную кабину.

– Зайди, зайди завтра в контору! Как тебе известно, безработицы в нашей стране нет.

Забравшись-таки в кабину, Астахов не спешил заводить мотор. С печалью смотрел на полуразрушенное подворье.

– Выходит, охотоведу не к чему было заимствовать мотоцикл у кого-то, мог покатать бухгалтеров в собственной коляске, – радовался напарник. – Во, дела – старуха родила!

– Выходит, что так, – одеревенело кивнул Астахов, оживляя Шерхана.

– И, может быть, не только покатать! – ерзал на сиденье Терехов. – Охотовед – тот еще выродок природы! Не шибко разговорчивый, но чересчур проворный и нахрапистый. Мертвая хватка у жизнерадостного лесовика и болотного сыча. Такой на все способен! Какой поворот! Не зря мы сюда тащились по жаре!

Лейтенант был зол на стража фауны. Тот весной задержал его на озере за охоту на уток без путевки. Всего-то и уложил двух селезней. А перья полетали на весь район!

Терехов не без удовольствия потер белые ладошки:

– Газуй, Боря, к гнезду охотоведа. Прощупаем теперь его перышки!

Заметив подъезжавшую машину директора совхоза, ярко разнонациональные, но одинаково чумазые строители начали подниматься с травы, отпихивая ногами пустые бутылки.

– Рановато у вас закончился трудовой день! – загремел директорский голос жестью, сорванной с крыши. – Бездельники! Мастера бесконечных тостов! Строители бутылочных стен!

Извергаемый вулкан мало соответствовал добродушному животику и загорелому без признаков желчи лицу.

– Надо торопиться, пока светло сделать как можно больше, а они на травке работают, катают стеклянные кирпичи!

– Так ведь… – выступил вперед бригадир с неславянским профилем, но русским именем Иван.

– Никаких ведь! – Лаптев завернул такую словесную конструкцию, что сопровождавший его секретарь парткома Кочкин покраснел, как мак в палисаднике.

– Егор Кузьмич, как можно?

– Кочкин, не стой под стрелой! Точнее, не пой! Мне твои песни известны!

– Не понимаю, можно же по-другому…

– А не понимаешь, потому что в тебе самом пока нема настоящего огонька и трудового азарта! – огрызнулся директор. И с не меньшим пылом накинулся теперь на вальяжного спутника. – Долго строится – стоимость утроится! Тебе хорошо известно, в прошлом не очень-то урожайном году не смогли уберечь до зернышка собранный в труднейших условиях хлеб. Около ста тонн сдали не сортовыми! И все оттого, что не сумели как следует высушить! Двадцать тысяч рубликов потеряли! Второй зерносклад нужен позарез. И тебя, секретарь, должно бы возмущать, что завезенные сушильные агрегаты скоро бурьяном прорастут, а почти готовые стены новостройки будто к земле приросли! Тебе бы тут с хворостиной стоять, а ты свои бумажки пасешь! И нет печали, что эти горе строители скоро воздвигнут рядом стеклянный амбар! Опять, как вижу, застряли на месте без погонялы!