Посадку он объехал и встал на поле перед сожженной батареей. Не глуша мотор, выбрался наружу и стал махать руками. У Владислава есть бинокль, пусть сначала разглядит, не то шмальнет из автомата. Из траншеи вылезла фигура и тоже помахала. Николай залез в кабину и покатил к товарищу.

– Где взял? – спросил напарник, когда Несвицкий, заглушив мотор, спустился на землю.

– За посадкой обнаружил. Стоял там, никому не нужный. Вот я и захомячил.

– Что в кузове?

– Боеприпасы и вещи немцев. Посмотрим, что там?

– Давай! – ответил Гулый.

Николай стал сбрасывать на землю рюкзаки. Еще один нашелся в железном ящике в кабине. Ящик запирался на замок. Николай свернул его найденной в кабине монтировкой и отнес рюкзак к другим. Стал высыпать их содержимое на землю. Стандартные наборы для солдат: мыло, полотенца, новое белье, носки в запаянных пакетах, сигареты, зажигалки, спиртное, шоколад… Из рюкзака, лежавшего в кабине, на землю высыпались деньги – запаянные в пленку пачки розовых, сиреневых, салатовых купюр.

– Ни хрена себе! – воскликнул Гулый, широко открыв глаза.

– Это что за деньги? – спросил Несвицкий.

– Не знаешь, что ли? – удивился Владислав. – Европейские экю.

– Вижу в первый раз, – признался Николай.

– Ну, ты даешь! – напарник взял в руки пачку салатового цвета. – Может, где-нибудь в Сибири их не знают, но в наших банках с руками оторвут. Твердая валюта. Наш ефимок по сравнению с экю и рядом не стоял. Постоянно обесценивается.

– По какому курсу меняют? – спросил Несвицкий.

– Пять ефимков за экю.

– А сколько получает ополченец?

– Рядовой контрактник сто пятьдесят ефимков в месяц.

– На жизнь хватает?

– Едва-едва, – вздохнул напарник.

– Как поступим с деньгами?

– Ну… – Гулый опустил глаза. – В батальоне трофеи положено сдавать. Но ты доброволец, не на контракте. Тут правила просты: что с бою взято, то свято. Сам решай.

Николай задумался. Владислав смотрел все так же в землю, не выпуская пачку из руки.

– У погибших ополченцев остались семьи, так? – спросил Несвицкий.

– У всех, – кивнул напарник. – Жены, дети. У холостых – родители.

– Поступим так, – решил Несвицкий. – Деньги пересчитаем и поровну поделим на всех – по доле на живых и родне погибших ополченцев.

– Хорошо, – ответил Владислав, и голос его дрогнул.

– Займись, – сказал Несвицкий. – Я тут соберу себе.

Пока напарник раскладывал пачки по номиналу, при этом шевеля губами, Несвицкий подобрал себе белье, носки – из ненадеванных, конечно. В одном из рюкзаков нашлись спортивные штаны и джемпер с капюшоном. Николай прикинул на себя – сойдут. Забрал. Но самой ценной из находок оказались новенькие берцы – темно-коричневые, на толстой, с рубленым протектором подошве. Размер, похоже, его. Присев на землю, Николай переобулся и, встав, прошелся возле рюкзаков. Супер! Нигде не жало, подошва пружинила, лодыжка с голенью зафиксированы и защищены от травм.

– Полмиллиона, – раздался хриплый голос Гулого.

Несвицкий повернулся. Владислав смотрел квадратными глазами.

– Что?

– Тут полмиллиона экю.

– Сколько во взводе было человек? – спросил Несвицкий.

– Двадцать, если нас считать.

– Значит, делится легко. Сам посчитаешь или мне помочь?

– Бешеные деньги! – промолвил потрясенно Владислав. – За двадцать тысяч можно дом купить: хороший, с садом-огородом, погребом и летней кухней. За пять тысяч взять автомобиль – пусть не новый, но с небольшим пробегом.

– Вот его и купишь.

– Есть у меня, – Гулый вдруг вздохнул. – Я просто так сказал. Вот что, Николай. Деньги положи к себе в рюкзак и никому о них не говори. Когда приедем в город, разберемся.

– Как скажешь, – Николай пожал плечами. – Так, может, и отправимся? Машина есть, дорогу ты покажешь.