Он встал и медленно побрел к траншее. Николай, забросив автомат за спину, занялся трофеями. Начал с чернокнижника. Снял с трупа кожаный ремень с кобурой. Что в ней, смотреть не стал – позже разберется. Вытащил из нагрудного кармана документы, снял с мундира орден. При этом по пальцам ударило, как будто током. Поморщившись, он сунул тяжеленную звезду в карман. Затем занялся охранниками. В два приема стащил в траншею автоматы, каски, кирасы и разгрузки. Автоматы, к слову, оказались копией его «Гадюки». У приемного окна клеймо: змея с раззявленною пастью и слово Viper. Свалив все это на расстеленную плащ-палатку (нашел у одного убитого), он занялся ранами товарища. У Владислава, так звали ополченца, их было три – и все осколочные. Распорот бок, но брюшина не задета. С плеча сорвало кожу с мясом, но опять неглубоко. Бедро пробито насквозь, однако осколок оказался небольшим и не задел артерию. Раны не тяжелые, хотя крови ополченец потерял немало.

Пока Николай таскал хабар, ополченец притащил откуда-то сумку санитара. В ней были лишь индивидуальные пакеты для перевязки – ни йода, ни других лекарств. Из найденной в траншее фляги Владислав слил ему на руки, и Николай водой из той же фляги промыл ему все раны, промокая кровь подушечкой пакета. Странно, но после этого кровь в них сама собой свернулась и перестала течь. Забинтовав товарища, Николай дал ему напиться.

– Ловко ты с бинтами! – заметил ополченец. – Где научился?

– В детдоме были курсы, – ответил Николай.

Он не знал, откуда родом парень, в чье тело он вселился, и есть ли у него родители, поэтому решил: легенда про детдом пока прокатит. Ведь Владислав его не знал совсем, а ополченцы, которые погибли, никому не скажут.

– Стрелять тоже в детдоме научили? – хмыкнул Владислав. – Вон как этих споро положил, – он указал рукой на поле перед траншеей. – Я не успел моргнуть. Что-то темнишь ты, паря. Ладно, спрашивать не стану. Не хочешь – не говори. Спасибо, Коля, у тебя легкая рука. Мне как-то сразу лучше стало. Сам как уцелел?

– Меня землей засыпало, когда рядом мина разорвалась, – ответил Николай. – Едва не задохнулся. С трудом, но откопался и пошел искать живых. В траншее только трупы. У землянки набрел на чей-то автомат, нашел патроны. Что было дальше, знаешь.

– А нас в посадке взяли, – поведал ополченец. – После того, как накрыли траншею минометами – мы с Петрухой там спрятались. Как было воевать? Оружие разбито, пораненные оба. Но нас нашли и… – он помолчал. – Знаешь что, Колюня? Нас кто-то предал. Взвод сюда прислали, сказав, что в этом направлении пойдет всего лишь группа пидарасов из добровольческого батальона «Коло». А из тех вояки, как из девок женихи. Мы их не раз гоняли по посадкам, пленных брали много. Меняли их потом на наших. Но вместо них прислали немцев с артиллерией, а эти воевать умеют. Сначала чернокнижник прилетел, все рассмотрел, прикинул, сколько нас. Мы по нему стреляли, но без толку – и высоко, и полог не пробьешь. Раздолбали нас из минометов – он снова прилетел, увидел, что живых, считай, что не осталось, и пришел сюда с охраной. Остальное видел. Эх, Коля! Какие хлопцы были!..

«Чернокнижник»? – удивился Николай. – «Эсэсовец? На чем же он летал, если в траншее срисовали?..»

Додумать не успел. Издалека послышался нарастающий рык мотора. Оба ополченца поднялись на ноги (Владислав не очень быстро, но вполне уверенно) и глянули за бруствер. От посадки, находившейся в полукилометре от траншеи, к ним полз гробообразный броневик. Высокий, черный, с башенкой в передней части боевой машины. Из башенки торчал ствол пулемета или автоматической пушки – издалека не разобрать, но точно, что не мелкого калибра. За броневиком бежали пехотинцы – примерно с отделение солдат.