И таких ситуаций было много. Только, выходит, хорошее забывается быстро. Особенно когда ты под солнышком, а другой варится в котле. Говорят, женской дружбы не существует. Я не верила. Дура. Ее и правда не существует.

После уроков натыкаюсь на Вовку. Он в темных классических брюках и кремовой водолазке. Прямо скажем, послушный ученик. Волосы зачесаны назад, видимо, гелем уложил.

– Привет, не виделись почти два дня. Я звонил, ты куда пропала? – коротко интересуется Ларин.

– Я деловая колбаса, забыл? Проводишь меня домой? – вдруг не спрашиваю, а предлагаю. Не хочется сейчас быть одной. А еще мне страшно. На самом деле страшно. Просто бояться в одиночку – это отдельный вид страха. Когда ты не один, когда рядом кто-то трясется так же, как и ты, чувство страха перерастает в чувство ответственности. За себя, за друга, за наши жизни и конечности. И вот уже откуда-то берется сила и желание бороться. Раз уж не за себя, то за другого. Но когда ты один… то и в темноте начинают мерещиться жуткие тени.

– Пошли! – радостно заявляет Ларин. Что ж, хоть кому-то из нас весело.

– Точно нормально?

– Точно! А хочешь, мороженое купим?

– Нет, день какой-то не для мороженого.

Мы с Вовкой спускаемся на первый этаж, он о чем-то рассказывает, а я продолжаю думать о Ленке, о Геве и обо всем, что успело произойти со мной за столь короткий промежуток. У меня ни единой зацепки, ни единой идеи, кто мог подкинуть коробку. Однако нужно обязательно что-то придумать. Иначе быть мне изгоем до выпуска, а в этом приятного мало.

Ларин провожает меня до самого подъезда. Останавливаемся возле лавки, Вовка мнется, а я поглядываю на него с интересом. Нет, не как к парню, а как к человеку. Не отвернется ли он от меня? Люди, как оказалось, вообще легко разрывают нити. Раз – и готово.

– Слушай, Маш, – разрождается на слова Ларин. – А пошли на второе свидание? В парк там или еще куда.

– Сегодня не могу, – честно признаюсь. Впереди занятие с репетитором по скайпу.

– Ну можно завтра. Пошли, а?

– Ладно, – соглашаюсь. Обещала же дать ему и себе шанс. Нельзя отталкивать людей без единой возможности.

– Тогда завтра после уроков?

– Хорошо, – киваю. Ларин расплывается в улыбке, словно кот из Алисы. Был бы хвостик, наверняка бы завилял. Забавный.

– Пока, Вов, – машу ему на прощание. Но тут Вовка удивляет. Делает шаг ко мне и неожиданно целует в щечку. Изумленно таращусь на него, на его лицо, которое всего в сантиметре от меня. В книгах пишут, что сердце должно екнуть. Что же еще? Ах да! Мурашки. Точно! По спине должны побежать мурашки. Но у меня ничего. Совсем глухо. Да, я смутилась, но это скорее от неожиданности. Если вспомнить, мальчишки в щечку меня целовали последний раз в садике. И то однажды, и то, кажется, по случайности.

– До завтра, Маша.

Ларин уходит, а я в растерянности плетусь в подъезд. Не самый лучший период в жизни для начала отношений. Возможно, все дело в настроении. Точно. Все дело в нем. Не во мне, не в чувствах и не в Вовке. Настроение. Оно виновато.

***

На следующий день я поняла, что имела в виду Леля. Со мной здороваются, но не общаются. Ребята стараются лишний раз даже не смотреть в мою сторону.

На одном уроке у меня закончилась паста. Я попросила ручку, и в итоге мне ее дал наш ботаник. Остальные предпочли сделать вид, будто Маши Уваровой не существует.

А когда меня заставили собрать тетради, народ сдавал их с каким-то брезгливым видом. Я разозлилась. Хотела подойти к Тарасовой и скинуть эту гору тетрадей ей на голову, но вовремя одумалась. Что ж, если она настроила всех против, то так лучше. Никто не получит по шапке: ни я, ни одноклассники. Можно жить мирно и в молчанке.