Краснов понёс книжку Капицы обратно и некоторое время побыл один в своей старой комнате, устало уставившись в тёмное окно.

Светящиеся окна в соседнем доме. Свет фар от машин. Свет от ночных фонарей…

Вдруг показалось, он увидел то, о чём не смог говорить, – белое и чёрное, что есть в каждом. Он вспомнил, как на спектакле понял чёрного человека обратной стороной белого принца. Этот конфликт, подсознательная борьба добра со злом, – зачем они даны человеку? Когда человек в ладу с миром, он может любить и прощать. Но почему внутренняя гармония нарушается? И почему она нарушается так часто?..

И по себе, и по другим людям Краснов видел, что жить можно как любя людей, так и презирая их. Второе часто кажется проще. Даже если взять их отношения с супругой: сколько раз после скандала и бессонной ночи в их чумных головах вертелась мысль о простом решении? Теперь он понял, что останавливало от простого решения его.

Эта лебединая песня, которую он слышал, – она прекрасна. Она ему нужна. А выбрал бы он простое решение – мог её и не расслышать.

И тут, словно в награду, внутренний голос, стараясь походить на нежный гобой, напел ему красивую мелодию: «Раз – три-че-ты-ре-пять – раз-два – раз-два и три-че-ты-ре-пять!», – окрыляя душу.

***

Рассуждения Краснова временно сплотили свекровь и невестку на почве общего взгляда на мужчин, любящих заниматься сущей ерундой. Разговорившегося сына и мужа они слушали свысока. Иногда невестка показывала мимикой: «Я же Вам говорила!», – и свекровь отвечала ей на том же языке. Впрочем, если не вдумываться в мужской монолог, он казался довольно складным, и мама поэтому немножко погордилась про себя умным сыном, да и супругу Краснова согрело то, что муж её хотя бы не дурак.

– С Володей в школе у меня никогда проблем не было. Он хорошо учился, – в очередной раз рассказала свекровь. – И по математике, и по русскому. Сочинения хорошие писал. Я даже храню одно: «Волга трудовая». О том, как всякие пароходы с утра до ночи возят грузы и делают разную работу, а река им в этом помогает, потому что природа всегда помогает тем, кто трудится… Я знала, что из него получится толк. Не думала, правда, что он пойдёт по технической части. Чувствую, что не совсем ему это по душе. Но какие у нас были другие возможности?

– По душе, не по душе… Оставьте! – махнула рукой Краснова. – Где деньги платят, там и работаем. Платят ему прилично. Пусть дорабатывает до пенсии.

– Опять мама про сочинение рассказывала? – весело спросил вернувшийся Краснов.

– Да ты знаешь, полдня сегодня его проискала, хотела дать вам почитать, – не смогла найти. Недавно бумажки перебирала. Неужели выбросила с ненужными? Не должна была. Надо ещё поискать. Уж так хорошо у тебя там все работают вместе с Волгой!

– Не у меня. У нас с тобой! Ты же мне помогала писать! Можно сказать, над душой стояла.

– Неправда! – обиделась мама. – Про Волгу ты сам писал. Прибегал только, спрашивал, как будет лучше, так или этак.

– Ну, пусть сам… Даже не верится, что когда-то река была рабочей… Вот времечко настало! Как живём? На что?

Ночью Краснов долго не мог заснуть. Супруга попросила сдвинуть тюль с части окна, чтобы в форточку шёл свежий воздух, и в открытое в этом месте стекло в комнату заглядывал жёлтый месяц, похожий на театральный. А ещё Краснова не покинули думы о белом и чёрном, в которые вносили беспокойную лепту разрозненные кусочки вальсов, торжественных проигрышей, накатывающей мощи оркестра с ударами литавр и барабанным боем судьбы. И среди всего этого беспорядка, иногда чётко различимая, а иногда еле слышная в общем хоре: «Раз – три-че-ты-ре-пять – раз-два – раз-два и три-че-ты-ре-пять!» – тревожная и зовущая лебединая песенка, волнующий гимн ожидания всепобеждающей любви…