Пока я так размышлял, Машка съела полкоробки. Опомнившись, я выхватил у нее остатки.

– Ты что-то увлеклась. Живот заболит.

– Не-а, они вкусные.

– Так, что надо сказать?

– Спасибо.

– Пожалуйста, – сказала Оля и вышла.

Машка заставила меня чистить апельсин. Вот они, женщины, веревки из нас вьют. Неудобно, пришли и все съели…

– Тебе достаточно и конфет.

– У-у…

– Ладно-ладно, ешь. Только не ной!

Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Эту пословицу я выучил хорошо, пока росла Машка. Вернулась Оля и сказала, что посетители ушли, и бабушка нас ждет. Мы спустились вниз и зашли в комнату Олиной бабушки. В ней было очень тепло, и даже душно. Горел настоящий камин. На стенах висели иконы и какие-то старинные картины. Я вежливо сказал:

– Здравствуйте.

Бабушка кивнула и продолжала перебирать какую-то кипу бумаг. Потом живо встала и, подойдя к камину, бросила часть бумаг в огонь. Она была очень старая, с морщинистым лицом и большим носом.

– Садитесь, мои дорогие, – сказала она и добродушно улыбнулась.

Оля сказала:

– Это Ваня Лебедев, мой одноклассник. Ну, я тебе говорила про него, а это Маша, его сестра. А это моя бабушка, Дарья Ивановна.

Мы сели в огромное кресло напротив дивана, на котором сидела Дарья Ивановна.

– Ну, что случилось у вас?

Я почему-то и слова не мог вымолвить. Жутко разволновался. И вдруг Машка стала говорить:

– Папа с мамой поругался и ушел жить к тете Альбине, а мы ушли к бабушке и дедушке. А теперь он еще разводиться с нами хочет. А мама все время плачет. Вот.

Дарья Ивановна покачала головой и грустно улыбнулась. Потом она достала листок бумаги, ручку и сказала:

– Ну-ка, напиши мне все, что произошло. По порядку.

Я взял ручку, бумагу. Рядом стоял журнальный столик, придвинув его поближе, я стал писать. Они в это время о чем-то болтали. Иногда до меня долетали фразы типа: «А ты, Машенька, любишь папу?» или «А кто такая тетя Альбина?». Машка с видом дающей интервью звезды уже сидела на диване рядом с Дарьей Ивановной и приканчивала свою коробку конфет. Наконец, я завершил писанину и отдал листок Олиной бабушке. Она отложила его и серьезно спросила:

– А ты, вообще, чего сам хочешь?

Я долго соображал, что нужно сказать. Машка опять влезла:

– Чтобы папка вернулся к нам, а летом, чтобы мы на море поехали. И чтобы мама не плакала больше.

Я что-то промычал. А потом, набрав воздух в легкие, сказал:

– Ну да, кто же этого не хотел бы! Но ведь если человек не хочет, его не заставишь…

А Дарья Ивановна как-то странно фыркнула и стала что-то шептать. Вдруг у меня перед глазами все поплыло и стало темнеть. Дарья Ивановна вдруг превратилась в огромную серую сову и стала ухать и хлопать крыльями. Что было потом, я узнал от Машки. Оказывается, я упал и минут пять лежал на полу, пока меня приводили в чувство. Стыдно так, как барышня тургеневская свалился в обморок. Когда я очнулся, меня все стали жалеть и отпаивать каким-то чаем, удивительно вкусным и сладким…

Раньше со мною такого никогда не было.

– Ты сегодня-то обедал? – спросила Оля.

– Да, в школе ел, в столовке.

– Когда? В два часа?

– Не помню.

– Голодный обморок. Пойду тебе что-нибудь принесу.

– Не надо. Все нормально. Очень вкусный чай.

А Олина бабушка сказала, что это вовсе не обморок. И спросила, не ощущал ли я в последнее время приступы сильной слабости. Я подумал… Ведь, действительно, бывали дни, когда я был похож на черепаху и не мог даже встать с постели часов до 11 утра. Благо, мы учимся во вторую смену. Даже кофе начал пить, хотя не пойму, за что его так взрослые любят. Он ведь горчит.

– Это порча…

Ну вот, опять начинается… Стоило мне свалиться в обморок, так сразу и порча. Сколько раз и маме это говорили и лечили ее эти целители. Мне захотелось домой. Но было неудобно. Тут Дарья Ивановна и говорит: