Дожила, дожила, ещё как дожила! И старость моя обещала быть просто беспросветной, хоть вешайся на первом попавшемся суку!

Но тут вдруг во мне прорезался талант. Ну, во-первых, это вообще стало модным поветрием, у нас не пишет только ленивый. А так вся страна вдруг превратилась в Толстых, Чеховых и Достоевских – и совершенно неважно, что многие еле-еле могли связать несколько слов и в одном слове делали кучу ошибок! Ну а мне-то заниматься сочинительством сам Бог велел! Я ещё с детства поражала своих педагогов по русскому языку и литературе недюжинными способностями – лучше всех писала сочинения, причём могла натрепаться много и убедительно на абсолютно любую тему, одно время даже прирабатывала в местной газетке городка, где родилась, внештатным журналистом, и все были уверены, что пойду я именно по этой стезе. Впрочем, педагоги музыкальной школы тоже были уверены, что я стану каким-нибудь известным музыковедом. Увы и ах. Обманула я все ожидания, и никем не стала. Я никто и звать меня никак, но от этого ничего не меняется – я живу и продолжаю наслаждаться своей беспутной жизнью…

Во-вторых, ну что ещё делать в этой жизни потерпевшему такой сокрушительный крах человеку??? Самое милое дело – лежать на постельке (правда, чужой, сколько я уже сменила этих бесчисленных ободранных сдаваемых жадными до дармовых денег русскими людьми халуп!) и строчить, строчить, как из пулемёта на стареньком ломанном-переломанном ноуте! Это, кажется, по-научному называется сублимацией – ты снова и снова переживаешь все свои неприятности, когда их описываешь, и от этого острота твоих негативных эмоций становится всё меньше и меньше…

Как я написала в самом начале, у меня было какое-то туманное слабое предчувствие, что в итоге я изображу нечто гениальное и дико прославлюсь. В сладких грёзах мерещилось нечто вроде:

«Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой

Тунгус, и друг степей калмык.»

Я всегда была девушкой с большим чувством юмора.

Моей единственной отрадой в этой жизни был мой кумир – гениальный пианист Даниэл Баренбойм. Я могла слушать его бесконечно (когда-то скачала видео с сонатами Бетховена в его божественном исполнении), и самые лучшие идеи приходили ко мне именно в эти минуты. Его гений будил во мне тоже что-то похожее…

Но… мне было не до творчества. Я элементарно пыталась выжить – на это уходили все мои силы и способности.

Я бесконечно скиталась по чужим и чуждым мне людям, по их неприятным домам, подвергаясь их мещанскому напору – люди ведь устроены так, что когда они видят перед собой попавшего в беду человека, они и не собираются протягивать ему руку помощи, нет, они с радостью и злорадством пытаются спихнуть его ещё ниже, чем он уже пал. По крайней мере, НАШИ люди таковы, может быть, западные более милосердны, в чём я очень сомневаюсь… Но наши люди злорадствуют, когда встречают человека, которому хуже, чем им.

Где я только ни приземлялась, и всё это было сущим экстримом! Последнее моё прибежище сначала показалось просто земным раем. Это была небольшая мини-гостиница. Там было уютно, и хозяйка поначалу изображала из себя этакую неординарную личность, она и денег-то больших с меня не брала – добренькая, ох, добренькая, и каким же боком мне в итоге вышло это добро! Я сбежала от неё со всех ног, она просто замордовала меня какой-то невообразимой глупостью высшей пробы и уникальной приставучестью, она не давала мне шагу ступить, не сказав мне какой-нибудь гадости в мой адрес и не сделав мне очередного идиотского втыка!