– Мне надо привлечь их в профессию, – простонал он между приступами смеха. – А не напугать до смерти…

Такого от alma mater Лера не ожидала. Стала звонить по сослуживцам, просто знакомым… Бесполезно. Вздохнув, зарегистрировалась на бирже фрилансеров. Уж в интернете-то денег должно быть валом! И что? Выяснилось, что начинающий пользователь без звёздочек в запасе может рассчитывать только на сто рублей за статью. И писать надо про шкафы-купе и подгузники.

Отчаявшись окончательно, Лера набрала Пал Палыча.

– А знаешь, я сам собирался тебе звонить, – выдал он после третьего гудка.

Ну вот! Не могла подождать ещё полчасика, чтобы не так унизительно?

– Я говорил со вторым каналом. По большому секрету.

– Могила, Пал Палыч.

В этой войне двух федеральных, в вечном противостоянии за бескрайнюю аудиторию глубинки, где телевыбор ограничен двумя кнопками, не было полутонов. Только чёрное и белое, красное и синее. Первый и второй. Был замечен в связях с подлыми конкурентами? Всё. Отправляйся прямиком на ТВ-магазин. Рассорился с руководством? Лезь через границу и подмигивай гадким обидчикам из вражеского эфира.

Лера знала, что в лагере красных меньше вольностей, старше аудитория, крепче сидит на горле шипастый ошейник благонадёжных редакторов. Но соблазн отомстить был сильнее, поэтому выслушать стоило.

– Они могут устроить тебя в передачу «Наша страна». – В голосе Пал Палыча сквозило сомнение.

– Что-то типа нашей? Рассказывать о проблемах в разных городах?

– Не совсем. – Пал Палыч медлил, явно придумывая, как бы подсластить пилюлю. – Скорее, наоборот. Надо рассказывать о прогрессе в разных городах. Ну, условно, надо тебе снять больницу в Костроме. Ищешь фасад, на который уже положили плитку, посещаешь с главврачом платную палату, куда на час подселили блаженную бабульку. Из тех, что всему радуются…

– И игнорируешь тот факт, что перед открытием больницы закрыли три других?

– Как-то так. Я сомневался, что ты согласишься, но если ты готова…

– Йеп.

– Что-что?

– Ага. Вы же знаете меня, Пал Палыч. И вы всерьёз это предлагаете?

– Ну, Валер, что есть, то есть…

– Вы ведь в курсе, почему я подалась в зоозащитники?

– Потому что любишь пушистиков?

– Потому что, Пал Палыч, эта единственная сфера, где я могу что-то сделать. Я не дура, и отлично понимаю, что в политике меня или заткнут, или заставят писать по госзаказу. Вы же знаете, что я так не могу…

– Зачем ты мне это говоришь? Идеалистка, да? Думаешь, одна такая умная и честная? Все когда-то такими были. Жизнь сложнее, чем тебе кажется. Иногда стоит прогнуться, чтобы сохранить позиции для чего-то другого. Важного.

– Я… – Лера сжала зубы. – Я так не могу.

– Стоило догадаться. Что ж, Лер. Удачи, куда б ты ни собралась.

Короткие гудки возвестили о нежелании Минаева продолжать разговор. Это был конец. Впору было вешаться или менять специальность. Слесарь? Электрик? Или на каком там факультете учился Соломатин… На сатанинском?

И снова накатила злость. Ныть и печалиться с пледом, какао и зефирками Лера не умела. А вот злиться – очень даже. И очень жаль, что до Соломатина простым отребьям из среднего класса не добраться без предварительной записи к его секретарше. Потому что очень хорошо было бы посмотреть в наглую рожу и спросить: «Ты незаконно выкупил землю. Ты собрался сносить особняк и выселять сотню псин в никуда. И ты реально думаешь, что наказать за это надо меня? Совесть свою тоже увольнять будешь?»

Нет. Уйти из профессии – значит поджать хвост перед Соломатиным. Как будто Лера взяла поиграть чужой совочек, дядя погрозил пальцем, она вернула игрушку и снова стала прилежной девочкой. Ха! Не дождётся. Она останется журналистом, даже если какое-то время придётся писать про помаду.