Потом она плакала, плакала и никак не могла остановиться.

Мы вышли из кафе, и я проводил Карлу до автобусной остановки. Я вновь и вновь повторял ей, что она ни в чем не виновата, и постепенно она успокоилась. И даже слегка улыбнулась.

«Умеешь ты убеждать, Джордж», – сказала она.

Я не стал говорить – потому что она все равно не поверила бы, – что моя убедительность проистекает из абсолютной уверенности.

– Этот гадкий мальчишка забирал всех, кто мне дорог, – сказал Халлас.

Брэдли кивнул. Очевидно, Халлас сам верил в то, что рассказывал, и если бы эта история всплыла на суде, его, скорее всего, присудили бы к пожизненному заключению, а не к процедуре в Прививочном корпусе. Об оправдательном приговоре нечего было и думать, но у присяжных появился бы хороший повод снять с повестки дня смертную казнь. Теперь, вероятно, было уже поздно. Письменное ходатайство об отмене смертного приговора с учетом истории Халласа о гадком мальчишке вряд ли будет принято к рассмотрению. Нужно быть рядом, нужно видеть его лицо, исполненное уверенности. Нужно слышать его голос.

Человек, приговоренный к смерти, смотрел на Брэдли сквозь слегка запотевшее оргстекло и едва заметно улыбался.

– Он был не просто зловредным и гадким, этот мальчишка. Он был жадным. Всегда пытался прихватить кого-то в нагрузку. Один мертв; второй медленно варится в густой подливе вины.

– Видимо, вам удалось убедить Карлу, – заметил Брэдли. – Раз она вышла за вас замуж.

– Если и удалось, то не полностью. И она никогда не верила в этого гадкого мальчишку. Если бы верила, то пришла бы на суд. И мы до сих пор были бы женаты. – Халлас смотрел на Брэдли сквозь стекло, и его взгляд оставался спокойным. – Если бы Карла мне верила, она была бы только рада, что я его убил.

Охранник, сидевший в углу – Макгрегор, – посмотрел на часы, вынул наушники из ушей и поднялся:

– Не хочу вас торопить, господин адвокат, но уже одиннадцать тридцать, и скоро вашему клиенту нужно будет вернуться в камеру для полуденной проверки.

– А ему обязательно идти? – спросил Брэдли, но смиренно и вежливо. Охранников лучше не злить, и хотя Макгрегор был неплохим человеком, он мог быть суровым и жестким. Жесткость характера – обязательное качество для людей, надзирающих за отбывающими срок преступниками. – Вот же он, прямо у вас перед глазами.

– Таковы правила. – Макгрегор поднял руку, словно отметая возражения, которые не высказал Брэдли. – Я знаю, срок близится, и сейчас время свиданий не ограничено. Если вы подождете, я отведу его на перекличку, а потом опять приведу к вам. Хотя он пропустит обед. И вы, наверное, тоже.

Они вместе наблюдали, как Макгрегор вернулся к своему стулу в углу и опять сунул в уши наушники. Когда Халлас снова посмотрел на Брэдли, его улыбка стала шире.

– Вы, наверное, уже догадались, что было дальше.

Хотя Брэдли не сомневался, что догадаться несложно, он сложил руки на своем нераскрытом блокноте и сказал:

– Но мне бы хотелось послушать вас.

Я отказался от роли Харолда Хилла и ушел из университетского театра. Я потерял интерес к актерству. В последний год в Питсбурге сосредоточился на курсе административного управления и на Карле Уинстон. Мы поженились сразу после того, как я закончил учебу. Отец был моим шафером. Три года спустя он погиб.

Он курировал несколько шахт в Виргинии, в частности – шахту в Луизе, чуть южнее Айронвиля, где он по-прежнему жил с Ноной Маккарти, мамой Ноной, в качестве «домоправительницы». Шахта называлась «Глубокая». Однажды во второй лаве произошло обрушение, на глубине около двух сотен футов. Ничего страшного не случилось, никто из шахтеров не пострадал, но затем отец и два представителя администрации спустились на место аварии, чтобы оценить ущерб и понять, сколько времени уйдет на восстановление участка. Он не вернулся назад. Никто из них не вернулся.