За время езды по хутору нам встретился лишь один человек – старичок, ведущий под узды упитанную мохноногую лошаденку. Та была впряжена в телегу, укрытую рогожей, под которой угадывались округлые очертания. Дыни? Тыквы? Неужели они могут так долго храниться? Да, пробелов в знании сельской жизни мне не занимать, но сейчас меня это, скорее, веселило, чем смущало. Чего я точно не боюсь, так это физической работы. Работать на свежем воздухе – это не полы мыть в прокуренной забегаловке паны Збышека! И не стоять по восемнадцать часов на ногах в сетевом супермаркете, выдавливая из себя «Вам помочь?» покупателям, которых к концу смены готов закидать гнилыми овощами (да-да, было и такое, не сам факт, конечно, а тайное желание).


Поверенный свернул на аллею, где кроны деревьев, покрытых свежей нежной зеленью, почти смыкались над головой, и вскоре остановил авто перед невысоким забором, украшенным причудливой резьбой и выкрашенным в жизнерадостный сиреневый цвет.

– Добро пожаловать на ферму «Лиллу», – сказал он, распахивая дверцу.

О, у моего нового пристанища еще и название есть! Вполне оправданное, если судить по тому, что и колодец, и скамейка, и наличники деревянных окон были выкрашены все в тот же сиреневый цвет. Когда нам навстречу вышла невысокая старушка, я окончательно успокоилась. Нет, у этой сухонькой пожилой пани в клетчатом до пола платье, выглядывающем из-под заношенного пальто, точно не будет бульдожьего голоса!

– Здравствуй, деточка, – приветливо сказала пани Ханна, протягивая мне тонкую руку, больше напоминавшую птичью лапку, и в мое сердце сразу вошло теплое ощущение родства…

3. За меня решает упрямство

Мои родители, и мама, и отец, были истинными представителями простого люда: ширококостные, пышнощекие и громогласные. Со временем я и сама должна была бы стать такой – дородной и шумной, и лишь ценой героических усилий я держала себя в форме. Впрочем, с момента, как я лишилась квартиры, мужа и работы одновременно, усилий прилагать уже не пришлось: из-за стресса и вечного недоедания я перестала набирать вес. Но оставалась при этом ярким представителем простонародья: не могла похвастаться ни изяществом, ни тонкими линиями черт. Даже когда я распускала пышные длинные волосы, которыми гордилась, то была похожа на жизнерадостную пейзанку, а вовсе не на утонченную даму со старых полотен. Ну, а в последнее время и вовсе перестала ощущать себя привлекательной (яростный натиск пана Збышека в подсобке, конечно, говорил об обратном, но упаси боже меня от таких «доказательств»! ).


А пани Ханна была представителем совсем иной породы, чем я и мои славные предки Адер. Ее изящные движения и тонкие черты лица, пусть даже щедро изборожденного морщинами, скорее, подошли бы танцовщице или актрисе на пенсии, но никак не фермерше! Я невольно залюбовалась ею, так плавно она двигалась. Зато теперь было понятно, что помощница ей и впрямь необходима – я с трудом представила себе, как эта хрупкая старушка управляется с хозяйством одна. Впрочем, пока, насколько я успела заметить, ее ферма была намного меньше, чем те, которые я видела по пути.


Поверенный, представив нас друг другу, уехал, а пани Ханна провела меня в дом и, несмотря на мои слабые протесты, усадила пить чай, убеждая, что с дороги все, что нужно человеку – это чай со свежей сдобой! И уже откусив первый кусочек, я с ней согласилась! Пока я с аппетитом уплетала печенье, вкусное, но немного отдававшее каким-то парфюмерным привкусом, пани Ханна объяснила мне, в чем именно будет заключаться помощь, для которой меня позвали. В ее версии я становилась, скорее, компаньонкой: тяжелую мужскую работу выполнял по найму сосед, пан Густав, с работой по дому пани Ханна справлялась сама, а я нужна была для работы в саду и общения.