Долго им объяснять ничего не пришлось, все меня понимали. Все когда-то хотели покончить с этой жизнью, как и я. Выдохнул я уже в своей комнате и грохнулся на кровать, она жалобно скрипнула, но я счел это за приветствие.

Я обязательно узнаю почему ты грустила и оторву хуй тому, кто заставил тебя грустить.

Утро началось не с кофе, а с бумажного пакета, в который упаковывают бургеры во «Вкусно и Точка». Дно пакета промокло от темной крови. Да, сейчас мне точно будет вкусно и на голоде до завтра можно будет поставить точку. Спасибо тебе Ламия. Я не сдерживаясь разорвал пакет и зубами вгрызся в сердце. В рот мне брызнула кровь с нижней полой вены. И минуты не прошло как я уже облизывал пустые руки. Голод, к сожалению, никуда не делся. По времени было семь утра и уже нужно было собираться на работу. Ведь я ждал, когда снова смогу увидеть ее. Я снял все еще мокрую майку и кинул ее на кровать. Посмотрел в зеркало – волосы были такие про которые говорят – взрыв на макаронной фабрике. Но по телу все было в норме, по нему нельзя было сказать сколько дней я не убивал. Даже все еще выделялись кубики на животе, в последние лет шестьдесят – это очень в моде.

Рыжий вот, например почти все свои выходные проводит в спортзале чтобы у него были рельефный пресс, пока его бандана бухает с мужем во Вьетнаме. Познакомился он с ней, когда искал психолога, который смог бы ему помочь с перееданием. И не нашел психолога лучше, чем девушка весом в сто тридцать кило ведущая блог в интернете. Так вот эта бандана, как я ее называю, с обломанными осветленными волосами берет за консультацию деньги с рыжего. И содержит на них своего никчемного мужа Костика с черной козлиной бородкой, которого нашла на сайте знакомств. В общем у рыжего все сложно.

С Ламией – малышкой Мией все еще сложнее. То было страшное время для всех живущих на земле, но очень сытое для нас троих. У меня даже появился жирок на боках. В одном из Польских лесов, где мы перекусывали фашистами, мы услышали приближающуюся фуру и пошли за ней. Развалюха ехала медленно, а нам хотелось запастись едой как следует. Это было единственное время, когда совесть за убийства меня не беспокоила. Я даже получал удовольствие и любил смотреть в глаза ублюдкам, когда вырывал их сердца через раздробленные ребра. Фура остановилась у какой-то поляны, и первый напрягся. Я понял, что там происходит что-то очень нехорошее и напрягся вслед за ним. Трое вышли из фуры и скрылись за зарослями. Чем ближе мы к ним приближались, тем отчетливее слышали – гогот, крики и учащенное дыхание предсмертной агонии и еще как кто-то кончал. Картина была страшная – меня сразу вывернуло на землю красным. Люций остался невозмутим, только кулаки сжал, рыжий кинулся разрывать голыми руками сук. Спустя мгновение первый присоединился, а я уже не успел – все фашисты полегли. Их серые формы постепенно пропитывала кровь пока мы делали обход мимо детских тел. В живых оставалась только девочка – лет двенадцати, тринадцати. У нее были мягкие темные волосы по плечи и огромный разрез от пупка до шеи. Все внутренности были видны, рядом лежал нож, он все еще блестел от густой крови. Ее карие глаза стали черными от боли. Когда первый опустился перед ней на одно колено я думал, что он лишит ее страданий, но этого не происходило. Девочка отрывисто дышала и маленькой ручкой хваталась за землю. Он сказал нам уйти, мы с рыжим его не поняли. И он приказал нам уйти.

Я даже позабыл от увиденного сколько все еще теплых органов мы оставляем на поляне. Но спорить не стал. Что первый приказал то мы и сделали – отошли к фуре и ждали его там. Вернулся Люций с той самой девочкой на руках. Укрытой в серую форму, с нее уже не текла кровь, а на щеках расцвел румянец. Так нас стало пятеро.