Людей много одиноких, не очень нужных, не очень удачливых, разочарованных, брошенных, нездоровых, без перспективы, или им так кажется, недооцененных… Не все хотят забываться в спиртном или бегать по дискотекам. А мне хочется, чтобы люди улыбались, были счастливыми, здоровыми, чтобы у них всё ладилось, чтобы они встретили человека или людей по интересам. Чтобы нашли себя, чтобы их работа была хобби – в этом же всё наполнение жизни. Чтобы были окружены симпатизирующими им людьми, любящими людьми. Это опять-таки мечта моего отца. Но любовь – дело трудоёмкое.

Просто нам с детства обещали, что жизнь будет радостной. И что добро всегда побеждает зло. И если ты чего-то хочешь, то обязательно добьёшься, и будешь жить долго и счастливо. Но забывали добавить, что для этого надо очень много работать, очень-очень стараться, быть в нужный момент в нужном месте. Что есть вещи взаимозаменяемые. Если не пошло здесь или ты не очень счастлив в этой профессии, в этом месте, то можно попробовать что-то изменить. Видимо, было тогда у нас такое время – люди привыкли ничего не менять. В Америке, наоборот люди много передвигаются, очень мобильны, осваивают новые профессии, идут на курсы…

– Расскажите, пожалуйста, о Фонде Инессы Галанте.

– Мы создали Фонд восемь лет назад. Как раз для того, чтобы дать шанс, возможность, может быть, для кого-то дополнительную возможность проявить себя в музыке. У нас нет ограничений в возрасте, но, конечно, это должно быть адекватно, чтобы у талантливых людей ещё было время для реализации своего потенциала.

Было шесть конкурсов талантов в четырёх группах – вокалисты (включая джаз), ударные инструменты, клавишные и духовые.

Вообще членом жюри музыкальных конкурсов бываю часто. Стараюсь молодёжь продвигать, если вижу, что человек талантлив. Допустим, что-то сейчас не получилась. Могу дать пятнадцать минут отдохнуть, попить воды и повторить. Один такой мальчик сейчас поёт по всему миру, пел в «Ковент-Гарден», прекрасный певец! А если бы его «закопали»? Певец и так – очень зависимое и ранимое существо, его надо поддерживать и защищать.

– А у Вас есть диск, записанный на русском языке?

– Да, есть. Говорят, за двадцать лет моя запись – лучшая запись Татьяны Лариной.

Скажу честно, в молодости к русской музыке я относилась с большим страхом, невзирая на то, что это язык для меня абсолютно родной. Но мне казалось, что петь Чайковского, Рахманинова, Глинку я ещё не готова, это должны петь другие. Мной владели стереотипы, хотя не должно быть стереотипов, зашоренности ни в музыке, ни в дизайне, ни в чём. Всегда боялась, всегда отказывала, о чём очень сожалею сейчас. Хотя тогда я уже много пела и в Англии делала концерты русской музыки. И с американцами, и в России с маэстро Владимиром Федосеевым. Некоторые вещи я пела давно, и все были в экстазе, но он дал мне ещё пару идей, и всё заиграло по-новому. Обратил внимание на паузы, какие-то детали, которые раньше я пропускала. Я пела к тому времени «Снегурочку», но это было скорее художественное полотно, а Чайковский, Рахманинов – это другое. А, например, Римский-Корсаков – это красочная картина, изумительная сказка, к ней подходишь по-иному. «Пиковая дама» Чайковского – одна из моих самых любимых опер, это эталон. Я долго готовилась, чтобы спеть Лизу.

– После «Ave Maria» Каччини в Вашем исполнении к Вам невозможно относиться как к простому смертному…

— Интересно, что мой диск «Debut» с «Ave Maria» должен был выйти в Москве, он оказался последним в плане на фирме «Мелодия» в преддверие развала СССР. Компакт-диск к выпуску был готов, но тут произошли известные события. Права на издание перекупила английская фирма, и я оказалась первой в Латвии, кто выпустил компакт-диск за границей, только потому что было такое время. Диск был как мостик между двумя системами.