– Ага, – подозрительно ответила она, и мы вместе расхохотались, прекрасно зная, что папа если и пригрозит пальчиком, то ждать стоит максимум хмурого лица.

– Вот так, Булат, любишь жену, растишь дочерей, а они потом все вместе на шею садятся.

– Не жалуйся, любимый, шея у тебя крепкая.

Мама подошла к отцу и, приподнявшись на носочки, обняла его вместе с Мирошкой и носом уткнулась в шею, как всегда вдыхая любимый аромат. Какие же они у меня классные, настоящие, без поддельных эмоции, искренние, дышащие своей любовью. Я так же хочу…

– Что? – снова заметила пронизывающий взгляд Булата, и у меня было такое ощущение, что он за что-то злиться. Но за что?

– На минутку, – строго сказал он, сложив руки на груди.

Я бросила взгляд на родителей, которые словно и не заметили, в каком тоне Богословский со мной заговорил. Они были увлечены объятиями, я хмыкнула, и задрав подбородок, прошла мимо Булата, при этом постаралась толкнуть его плечом. Да фигушки, попробуй сдвинь такую скалу. Вот уже громила.

– Слушаю тебя внимательно, Булат.

– Если хочешь попасть на вечеринку, надеваешь закрытую футболку и джинсы.

– Вот как! – удивилась я, не понимая с чего вдруг указания. – А может еще и трусы железные? Ну, чтобы наверняка.

– Если понадобится, но ты сделаешь все правильно, иначе останешься дома.

– А какое ты имеешь право мне указывать?

– Пока никакого, но ты сделаешь так, как я сказал.

– Что значит «пока»?

– Подрастешь, узнаешь.

– Твой друг Грек куда приветливее, чем ты! – сердито произнесла я и, развернувшись, собралась вернуться к маме, только крепкая рука не позволила мне уйти, перехватив за локоть и поворачивая к себе.

По инерции, я не удержала равновесие, и всем телом впечаталась в массивную грудь соседа. В нос ударил запах его тела, а перед глазами все поплыло, захотелось словно маленькая кошечка потереться грудью о его грудь, и раствориться в мужчине, позволив ему быть моей опорой.

– При чем здесь Грек? – рассерженно зашипел мне в лицо, и мне показалось, что он ревнует, только может ли человек ревновать, если ты ему безразлична?

– Он себе не позволял так со мной разговаривать, и был очень любезен, пока мы пили чай.

– Пили чай? – кажется еще больше нахмурившись, спросил Богословский и свободной рукой убрал прядки волос мне за ушко.

– Да, а что в этом такого?

– Охрана не имеет права сидеть за столом со своим охраняемым объектом.

– Вот даже как! То есть, я не живой человек, а просто объект? – обиженная на его слова, принялась вырываться из захвата, только он еще крепче прижал меня к себе.

– Не придирайся к словам. Узнаю, что между вами что-то есть, накажу. Обоих.

– И что же ты сделаешь? В угол поставишь? На горох?

– Нет, Лика, Греку будет куда хуже, а вот тебе…

– А вот я пойду собираться, мы с мамой сегодня идем отрываться, и ты мне настроение не испортишь, – высказалась я, понимая, что мне безумно нравится причина, по которой он злится. Это же действительно ревность!

– Надень то, что я сказал, иначе…

– И не подумаю! – победно улыбнувшись, все же вырвалась из его захвата, и окрыленная вернулась к родителям. Ну что же, посмотрим, кто кого сделает. – Папуль, хватит тискаться, нам с мамой пора.

– Деда тискается, – завизжал Мирошка, все это время, наблюдающий за взрослыми.

– Что-то быстро я дедом стал, – довольно улыбнулся отец и, чмокнув маму в губы, серьезно произнес: – Итак девочки, а теперь серьезно, в какой бар вы идете?

За моей спиной остановился Булат, я не видела его, лишь почувствовала, ведь теперь, стоило ему оказаться рядом, по моему телу сразу же прокатывалась дрожь, а внизу живота все стягивалось в тугой узел. Нужно срочно поговорить об этом с мамой.