И тотчас кондрык перешел с галопа на рысь, а потом и вовсе на шаг, очевидно, устав от такой безудержной скачки. Из его удлиненно-узких ноздрей валил теперь не просто клубистый серый пар, а, прямо-таки, черный и огненно-фиолетовое оперенье на морде, зримо посерело, точно он горел изнутри. Кондрык сделал еще пару шагов, достаточно быстрых, и сразу, остановился, качнувшись вправо-влево, да вперед-назад. А впереди уже стали заметны завершающиеся полосы леса, за оными начинались заросли высокого тростника, опять же, стоявшего по обе стороны от дорожного полотна. Весьма высокие иссиня-зеленые прямостоячие стебли, которого, покрывали узкие голубые листья, опушенные пурпурными волосками. И даже в удалении была наблюдаема небольшая возвышенность, и тут уже точно увенчанная выровненной площадкой переливающейся серебристо-белым металлом, к каковой весьма быстро стремились пять серо-стальных дисковидных судна, крсна, по кромке бортов прихваченных серым сиянием.

– Все! Выдохлась старая кляча! – грубо проронил Чё-Линг и торопливо перекинув ногу через спину кондрыка, спрыгнул на дорогу, также поспешно протянув ко мне руки, абы само животное тягостно задрожало, а перья на его спине встали торчком. Оно как кондрык всегда бежал до изнеможения, потом падал, отлеживался и спустя час вже мог продолжать свой бег. Я в ответ суматошно развернулся на животном, перекидывая правую ногу через его спину, и, авитару подхватив меня подмышки, сняв, поставил перед собой. И тотчас на меня с неба словно вылили несколько ковшей воды, ужель-ка таким дождь оказался мощным. Посему я беспокойно ступил вперед, обходя самого туго дышащего кондрыка, и, воззрился на небо, с которого в сторону взлетно-посадочной полосы стремились лишь два крсна, а три также наблюдаемо замерли в воздухе.

– Все опоздали! – сердито дыхнул я, ощутимо раздражаясь на дождь, оный лил все сильней и сильней, и на Чё-Линга, оный прибыл к чертогам с опозданием.

– Вон, саиб, ордынский старшина едет, днесь вас довезет, – произнес авитару таким спокойным тоном, что я чуть было, не крикнул на него, благо и впрямь послышались подъезжающие стремлеты. И я, не мешкая, развернувшись, да широко шагая, направился к останавливающимся аппаратам, на которых приехало, не считая Дона, еще пять перундьаговцев. Сравнительно с иными устройствами стремлеты считались одно посадочными, но коль того желалось на них можно было уместиться и вдвоем. На их плоской опоре были укреплены не только широкие сидения, боковые площадки для ног, но и дугообразная передняя станина, к которой крепились легкие, металлические крылья, да две трубчатые насадки с рычагами и клавишами управляющие стремлетом. Ордынский старшина подлетел ко мне впритык и тотчас сдержал движение аппарата, спустив правую ногу с площадки, посему сам стремлет легонечко качнулся вправо-влево.

– Ваше великолепие, сидайте, докачу! – молвил Дон и протянул мне навстречу одну из четырех своих рук, оные выходили у него из плечевых суставов по две зараз, оттого спина его смотрелась широкой и мощной, прямо-таки, выпирающая горой.

– А, Чё-Линг? – спросил я, в ответ, протягивая руку и сразу же поднимаясь на площадку для ног.

– Побуду с кондрыком, саиб, – отозвался авитару, а я между тем поспешно перекинул ногу через опору и уселся на сидение впереди перундьаговца, абы на стремлете сидели подобно на спине кондрыка. И тотчас животное, возле которого стоял Чё-Линг, опять тягостно качнулось, а после, как мертвое повалилось вперед, подгибая ноги в коленях и врезавшись мордой в дорогу. Притом его два крестообразно сложенных меж собой, витых рога, острыми концами воткнулись в саму зеленовато-белую поверхность мостовой, точно увитую внутри белыми нитями. Пурпурные глаза зверя закрылись, он наблюдаемо вздрогнул и прокатившаяся волна по его бокам пригладила дотоль стоявшие торчком огненно-фиолетовые короткие перья, а потом кондрык рухнул на левый бок, судорожно задергав своими всеми четырьмя ногами. Однако, не умерев, а тока на чуточку отключившись.