Я жутко развеселился и вечером рассказал обо всем Артуру. Я специально сгустил краски, сделав свое переживание скорее смешным – в то время как на деле оно было очень волнующим.

Мы немного выпили, разогнались, пошутили насчет молодых пеньков и перешли к делу. И тут я с изумлением понял, что мой мускулистый Артур вызывает у меня… примерно такие же чувства, какие вызывало раньше распиленное пополам бревно. То есть никаких.

Мало того, я даже понял, как воспринимают мужскую телесность натуралы-гомофобы: темные завитки волос на теле Артура, пупырышки на его коже не волновали и притягивали, а вызывали брезгливое желание отодвинуться, словно я оказался в раздевалке слишком близко к чужому потному телу, от которого могу подцепить кожную болезнь.

– Да… мы действительно кажемся им уродами… – прошептал я.

– Что? – спросил Артур и заложил руку за голову, открыв подмышку с чуть влажной темной прядью.

Это свело бы меня с ума еще день назад – но сегодня вызвало почти тошноту. Особенно слегка прибитый женским дезодорантом запах мужского пота.

Что было совсем странно.

Перед нашими встречами Артур действительно пользовался женским «Pink Crush Stick» брэнда «Teen Spirit» – и делал это по моей просьбе. Это было нашей секретной традицией.

Так уж получилось – однажды, в самом начале нашего знакомства, когда мы впервые остались у него дома на ночь, у него кончился дезодорант. Тогда он залез в шкафчик своей младшей, но очень продвинутой сестры Агаты (она иногда жила в его квартире) – и одолжил этот самый «Pink Crush», который та покупала из-за каких-то музыкально-культурных аллюзий, в то время совершенно мне непонятных. С этим дезодорантом у нас было связано много воспоминаний – и Артур специально затаривался им на Амазоне.

– Артур, – сказал я, – ты знаешь, я себя сегодня совсем плохо чувствую… Ничего не получится…

Он позвонил на следующий день, но я сослался на головную боль. Через три дня – опять. А еще через день он прислал мне с курьером две смолистых доски со строительного рынка. К ним прилагалась язвительная записка (в ней я впервые увидел слова «дендрофилия» и «арборфилия» – Артур не поленился слазить в интернет; он клялся, что в память о наших лучших минутах никогда не опустится до дендрофобии).

Но самое жуткое было в том, что вместо обиды я испытал… вожделение к этим доскам. И как только курьер отбыл, я затащил их в квартиру, бросил на кровать… В общем, избавлю читателя от подробностей, хотя они могли бы, верно, развлечь равнодушного к чужой боли человека. Заноза на приборе – не самая приятная вещь.

С тех пор и начались мои муки.

Разумеется, первым делом я захотел узнать, один ли я такой в мире – и погрузился в интернет.

Конечно же, оказалось, что нет. Дендрофилия и арборфилия (как и было сказано) оказались почтенными и древними видами спорта; было даже слэнговое выражение «go green». Isn’t it good, norwegian wood?[15] Хиппи, энвайронтментализм, очки Боно, дупло «Joshua Tree»… Намеков, рассыпаных по культурному пространству, было множество. Имелась и пара роликов на ютубе – скорее юмористического характера, но эти, так сказать, искры и дым указывали на существование мощного, хоть и глубоко скрытого пламени.

Вместе с тем, четкой и ясной информации было мало. Никакого сексуально ориентированного «общества дендрофилов» или «лиги арборфилов» не существовало в природе. Я понимал, отчего это так, по себе.

Прочие дендрофилы просто не были мне интересны – как одному сексуально озабоченному натуралу не интересен другой. Я не искал общества подобных себе. Я искал тенистой и прохладной древесной мглы, под сенью которой я мог остаться наедине со своей новой страстью.