Даник вел себя как вчера – собранно, серьезно и невозмутимо. Я вспомнила того перепуганного Даню в моих дверях, когда он трясущимися руками принес листовки, и не могла поверить, что за ночь он сумел превратиться в твердого, умеющего держать себя в руках мужчину. Быть может, это дядя Никита с ним основательно поработал и дал понять, что такое поведение не красит сына офицера.

Все остальные на казнь пойти не отважились. Но ни один из не увидевших смерть не спросил, как все прошло. Все ученики в классе знали, что тот или иной вчера решился понаблюдать за казнью, но никто не приставал с расспросами, не желая травмировать и так уже покалеченного друга или подругу. В тот день я испытала гордость за чутких и сопереживающих одноклассников.

Людмила Петровна старалась всеми силами погрузить класс в учебу, чтобы отогнать нехорошие мысли и воспоминания о вчерашнем дне. Целый день мы посвятили геометрии. Вычерчивая треугольники, вымеряя транспортиром углы, вырисовывая циркулем круги, мы старательно постигали мир фигур и чертежей, забывая хоть на время о мире, что нас окружал. Голова гудела от потока информации, который запихивала в нас Людмила Петровна.

– Пощады сегодня не ждите, – произносила она каждый раз, когда слышала глубокий тяжелый вздох кого-то из класса.

Учебный день пролетел одним мгновением. Мы все разбрелись по домам. Я стала обдумывать, как навестить Антона. Помня его вчерашнее состояние, я понимала, что любое промедление может стоить слишком дорого. Вместо того чтобы съесть бульон, я аккуратно перелила его в термос, отдельно в пакет уложила хлеб и пару яблок. Все делалось незаметно и предельно тихо, не вызывая подозрений у семейства, разгуливающего туда-сюда по дому и, как мне постоянно мерещилось, следящего за мной. Запихав пакет с едой под майку, я забежала в свою комнату и закинула его в рюкзак. Дальше в ванной пришлось ножом отрезать часть мыла. Средства гигиены последнее время стали дефицитным товаром, поэтому отрезанный брусок был небольшим, чтобы никому не бросилось в глаза его существенное уменьшение. Схватив губку для мытья посуды, я побежала в гараж. Там стояла древняя тридцатилетняя четырехколесная развалюха, не ездившая уже очень давно. Темно-синий «Шевроле» стал светлым воспоминанием о молодости родителей и больше ничем. Сейчас он выглядел совсем непрезентабельно: проржавевшие дворники были схожи с рыжими сухими ветками хвороста, покрытые толстым слоем пыли окна не давали увидеть салон автомобиля, сгнившая резина плотно облепила старые диски. Весь гараж представлял собой склад древних и никому ненужных вещей, которые вдруг смогут еще пригодиться. Я покопалась в шкафу, что стоял в дальнем углу, выискивая подходящую одежду. Перед глазами мелькал образ Антона, закутанного в грязные, затхлые и, казалось, разлагающие его плоть тряпки. Нашелся отцовский старый камуфляж с нашитыми на нем знаками отличия и погонами. Вдобавок я забрала еще пару завалявшихся курток и штанов.

Вся собранная провизия с огромным трудом поместилась в детском рюкзаке.

– Ты куда? – спросила мама, заметив, как я обуваюсь.

– К Дане уроки делать, – выдала я первую залетевшую в голову отговорку.

– Надолго?

– Если Даня тупить не будет, то нет, – отшутилась я и выскочила из дома.

Я мчалась по городу, окрыленная прекрасной погодой, ласково шепчущей всем о весне. Меня обуяло особое чувство, что сейчас я помогаю кому-то по-настоящему, что у меня большое сердце, способное еще на многое. Мимо проходящие хмурые люди настороженно озирались, глядя на сияющую от избытка чувств девочку. От этого внутри становилось еще веселее и радостнее.