– И как с этим не бороться? ― вставила свою тему Ксюша.

– А с дедом-то, дедом ты говорила? ― не обращая внимание на политическую сторону вопроса, спросил Лев.

– Не-а, ― ответила Ольга.

– Как он с ней будет говорить, подумай своей башкой, он же по-русски не понимэ? ― резонно заметила Ксюша.

– С этим, кстати, никаких проблем. Я знаю английский, немецкий, японский и дедов родной, язык народа свази ― свати.

– Ничего себе! ― восхитился Ольгиными познаниями Лев. ― Как это у тебя в голове всё устроено, даже трудно представить. И всё-таки интересно, как на тебя отреагировал дед-король?

– Своеобразно: подарил корову. ― И Ольгины бубенцы разлетелись по купе.

– Корову? ― переспросил Лев.

– Это у них самое дорогое. Я, конечно, любезно отказалась. Чему он был очень рад. Только представьте, как я с коровой в самолёт сажусь.

– И он даже о себе ничего на память не подарил? ― поинтересовалась Ксюша.

– Почему же? Бриллиантовое ожерелье, какие-то золотые цацки. А, вот ещё. ― И Ольга отстегнула от блузки туристический значок с гербом Эсватини. ― Вот, видите: в центре щит, который держится львом-королём и слоном, символ королевы-матери. Над щитом располагается головной убор, который король носит во время праздника тростника. Внизу национальный девиз: «Мы ― крепость».

Лев обратился к Ольге:

– Ты ведь только об одном деде рассказала, а у тебя их четыре.

– Ой, нет, ребята, я уже устала болтать. С удовольствием кого-нибудь из вас послушаю. Про других ― в следующий раз. Ладно?

– Жаль, ― тяжело вздохнул Лев. ― Про меня рассказывать нечего. Я живу на окраине Москвы с бабушкой. Она оперная певица. Поэтому мой дом ― сцена Московского театра оперетты.

– Вот это поворот?! ― восхитилась Ольга. ― А ты меня как-нибудь при случае сводишь на «Анну Каренину»?

– Мадемуазель, легко!

– Фу, какая пошлость! ― Ксюша отвернулась от раскокетничавшегося Льва.

– А кто твои родители? ― поинтересовался Володя.

– Они тоже из оперных, но я их не помню: погибли, я был маленький.

– Прости, я же не знал, ― Володя почувствовал себя неудобно.

– Да всё норм. У меня бабуля мировая.

– А ты помимо стихов, ещё и поёшь? Оперу? ― спросила не без любопытства Ольга.

– Это парадокс, но на мне природа решила выспаться. У меня вообще нет слуха. Нисколечко! Бабулю это так в своё время расстроило, она так переживала, что я бездарен, но когда я начал её успокаивать стихами, потом посвятил ей свою поэму «Закулисье», она поняла, что я ― венец рода! ― И Лев продекламировал своё стихотворение, точнее, отрывок из него:

В твоих глазах тонул, словно чумной,

И так привык, что жил уже не насухо.

Я был Му-му, а ты Герасим мой

С огромным камнем и шнурком за пазухой.

Спектакль закончился, на сцене свет погас,

И занавес предстал худыми шторами.

Я был Пьеро, а ты мой Карабас ―

Владелец кассы с трудовыми сборами.

Венок поставлю из увядших грёз.

Погиб роман, не дотянув до повести.

Я был Карениной, а ты мой Паровоз

С большим гудком, без тормозов и совести.

– Боже, сколько в тебе пафоса! ― заметила Ксюша.

– А мне нравится, ты какой-то необычный, как не из этого времени, ― нежно проговорила Ольга.

– Мур-мур, ― ответил на Ольгину похвалу Лев.

– Меня сейчас вырвет. Я пройдусь по вагону. ― И Ксюша вылезла из-за стола.

Мы проводили взглядом Ксюшу. Немного помолчали.

– У меня есть семечки ― от дорожной скуки. Будем? ― предложил я.

– Давай, ― поддержал Лев. ― Сейчас кулёчки из поездного журнала скручу.

Начали грызть, поглядывая за окно. Мимо проносились печальные российские селения: разваливающиеся дома, с антеннами-рогами, пыльные заборы из колышек, с сохнущими на них банками.