– Ах ты, старый олух, деревенщина! – воскликнул он, срываясь на рычание. – Я тебе покажу, как надо вести себя, когда имеешь дело со мной!

Он размахнулся и ударил Еверия по лицу. Метился в подбородок, но попал в скулу, впрочем, даже это не освободило его от медвежьей хватки.

– Ах ты, собака, деревенщина, смерд, тварь!.. – бранился бывший командир рыцарей. – Ты сам меня вынудил, торгаш! – с этими последними словами он достал из-за пояса кинжал и тыльным основанием рукояти попытался ударить по лицу, но как только атака преодолела полпути до назначенной цели, его остановили. Рукоять кинжала с глухим стуком врезалась в препятствие. Руби вовремя подставил под удар собственный изогнутый кинжал.

«Как он успел? – быстро подумал про себя Хайрам. – Ведь секунду назад он сидел за столом, я это отчетливо помню! Не может быть, чтобы он преодолел это расстояние так быстро и незаметно! А еще эта сила, словно по дереву саданул!»

Он посмотрел в глаза новому участнику свары, заступившемуся за торгаша, но увидел в них только что-то совсем уж пугающее, как будто в них горело что-то потустороннее.

Неизвестно чем бы всё это закончилась, если бы в трактир не вбежала стража во главе с двумя рыцарями, которые взялись наводить порядок в заведении, щедро отвешивая тумаки встречающимся на их пути зевакам.

В итоге хоть и с трудом, так как Еверий не отпускал Хайрама, стараясь нанести последнему больший урон, но сражающихся разняли.

Тюрьма или Проклятая дыра, как ее называли обитатели и надзиратели, была местом сосредоточения всего наихудшего в городе: темные обшарпанные стены, покрытые плесенью; комнаты, никогда не знавшие тепла; полы, холодные как лед; огромные крысы и клопы; но больше всего здесь опасались и ненавидели заключенных.

В одной камере могли сойтись: деревенский увалень, попрошайка, вор, убийца, насильник и просто-напросто сумасшедший. Помимо них встречались иной раз также и благородные люди, которых занесло в сии катакомбы капризным подвохом судьбы, коварной подлостью врагов или предательством близких родственников, не желавших делиться семейным наследством.

Жителей тюрьмы не разделяли, всех причисляли к одной и той же братии отчаявшихся бедолаг и несчастливцев, несмотря даже порой на их титулы, статус и прекрасную во всех смыслах родословную.

Всё это происходило оттого, что некогда, еще в далекие времена, часть аристократов восстала против пращура нынешнего короля. Он в свою очередь, подавив бунт, не оставил мятеж высокородного сословия без внимания, выразив свое отношение к нему в простом, но действенном указе, приобретшем всеобъемлющее правило как для простых людей, так и для знати. Указ этот снимал с благородных мужей, оступившихся когда-либо в прошлом, настоящем или будущем, все привилегии, с которыми им суждено было уродиться.

Можно представить растерянность тех, кто взрастал с серебряной и золотой ложечкой во рту, а после всего одного неверного шага ниспадал до положения черни. Это влекло почти смерть всем тем, кто, отринув страх, вздумал бы ослушаться воли короля.

Мелкопоместные бароны и барончики, феодалы всех мастей и иные могущественные аристократы в равной степени дрожали при мысли о смене места своего обитания, променяв отчий дородный дом на «хоромы» Проклятой дыры.

Согласитесь, перспектива не из лучших!

Поэтому со временем склоки и бунты уступили место спокойствию и умиротворению в государстве. Мера оказалась вполне действенной: аристократы больше не подымали своих ухоженных голов с не менее изысканных подушек в безуспешной попытке переворотов. Эпоха смут закончилась, и порядок возымел верх над пагубной практикой бессмысленных сражений и кровопролитий.