– Это Отон воюет, а не мы.

– У Отона отсутствует всякое понимание опасности. Он даже не живое существо.

Фотида подумала минуту, затем пожала плечами.

– Ладно, возьмите молодежь в ваше войско. Однако, какое почтение со стороны моего гордого супруга… Я думала, вы сами все решите.

– Я все еще ваш супруг спустя столько времени?

Она снова поколебалась.

– А вы этого не желаете, Эврибиад?

– Конечно, желаю, – ответил он, даже не успев подумать.

Лицо Фотиды омрачилось.

– Непростое время вы выбрали для счастливой встречи, мой своенравный друг.

Они прошагали еще немного, пока не достигли тенистого местечка вдалеке от деревни, и уселись в тишине. Эврибиад не осмеливался притронуться к ней, хотя и умирал от желания это сделать. Он чувствовал, что превратился в кого-то совершенно беспомощного.

– Вы отдаете себе отчет, – сказала она в конце концов, – что у нас не будет детей?

Он широко распахнул глаза от удивления. Эта мысль не приходила ему в голову. Фотида ответила ему отчаянным взглядом.

– Я не желаю, чтобы мое потомство подвергалось вырождению. Или чтобы оно навсегда стало заложником шантажа Отона.

– Есть ли у нас выбор?

– Я не знаю.

В ее голосе прозвучала безнадежность, непривычная для молодой и своевольной Фотиды, самой блестящей людопсицы своего времени и своей расы.

– Когда мы умрем, – продолжила она, – никто не проследит за тем, чтобы наши души ушли, как должно. Никто не построит для нас алтарь у своего очага. Мы уйдем, и нас проглотит бездна.

Он заметил, что по лицу Фотиды текут слезы. Взволнованный, с комком в горле от грусти не столько за себя, сколько за нее, он протянул лапу, чтобы вытереть их. Она резко перехватила ее, останавливая его порыв.

– Позже. Приходите ко мне ночью, как вам следовало сделать несколько дней назад.

Пребывание в живых несло в себе мало преимуществ, но достаточно недостатков. Первое место среди этих недостатков занимало ощущение при пробуждении – как будто ее пожевал и выплюнул какой-то великан. Голод и жажда, впрочем, не отставали. Как и необходимость облегчаться много раз за день. Плавтина со злостью откинула ногой слишком теплые пропотевшие покрывала и выскользнула наружу, не позаботившись включить в кубикуле свет. Толчок при посадке вырвал ее из неприятной влажной дремы, то и дело прерывавшейся из-за приступов паники, – она не раз лежала, глядя в потолок, широко открыв глаза в темноте.

На пороге триклиния она замерла. Тут кто-то был – чья-то тень сидела на кровати, стоявшей дальше всех от двери. Одним движением она зажгла свет и увидела Фемистокла – ему явно было неловко. Она вздохнула с облегчением и одарила старого людопса своим самым кислым взглядом.

– Простите, что напугал вас, дама Плавтина, – проблеял старик. – Я… Аттик приказал мне дождаться, когда вы проснетесь, чтобы вас предупредить. Я должен был…

– Оставьте, – ответила Плавтина заспанным голосом. – Что случилось?

– Мы прибыли в Урбс, и Аттик…

– Я должна сопровождать Отона.

– Через полчаса.

Она потянулась и удивленно оглядела столовую. Занавески на панорамном окне были задернуты, старомодная мебель в полумраке, но Плавтине не хотелось лицезреть гигантский тоннель, на который выходили ее окна. Она пожала плечами и включила еще одну лампу.

– Не хотите что-нибудь выпить? – спросил у нее Фемистокл.

– С большим удовольствием, – ответила она, – если вы знаете, как работает эта машина.

Она показала на предмет в форме цилиндра с тонким носиком, рядом с которым стояло несколько чашек и множество цветных коробок. К большому удивлению Плавтины, Фемистокл, не раздумывая, склонился и нажал на кнопку сзади аппарата. Минуту спустя облако пара вырвалось из цилиндра – знак, что пора готовить напиток. Плавтина ворчливо поблагодарила Фемистокла, добавила ложку меда и выпила несколько глотков липового чая, прежде чем в голове достаточно прояснилось.