Из-под двери кухни лился тусклый желтый свет. Там они. Лика с ее тревожной добротой. Ася с ее сжатыми кулаками. Кирилл с его формулами-костылями. Марк с его неутоленной злобой. Ульяна с ее зайцем и детской благодарностью. Все они. Растопка. Дрова.

Поднес руку к лицу. Пахло крошками хлеба, дешевым сыром. Пахло страхом. Пахло топливом.

Новиков прав. Огонь уже зажжен. Мы все – щепки в этой чудовищной топке. Но пока я чувствую этот лед под пальцами, пока слышу это проклятое, вечное тиканье… пока во мне вместо страха поднимается ярость – ясная, холодная, всесжигающая ярость на эту Систему, на Агату, на этот бункер, на самого Новикова с его бесконечной усталостью… – я буду гореть.

Яростно. Ослепительно. До последней искры.

Пусть меряют мою температуру. Пусть записывают данные. Я сожгу их графики дотла.

Тишина в коридоре была густой, липкой, как невысохшая краска. Не настоящая тишина – ее разрывало вечное, проклятое тик-так за стенами, теперь звучащее громче, навязчивее, словно насмехаясь. Воздух, и без того тяжелый, пропитался запахами поражения: кисловатым потом страха, пылью от мела Кирилла, слабым, но едким духом дешевого сыра, осевшим на пальцах и в горле.

Алекс прислонился к ледяному бетону возле своей двери 007, пытаясь проглотить ком горечи и злости. На запястье мертвенным зеленым светилось: БАЛЛЫ: 5. Мера горючести. Пять баллов за унижение. Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь. Взгляд его упал на Марка, стоявшего напротив у комнаты 003. Тот, прислонившись лбом к косяку, методично бил кулаком по стене. Тук. Тук. Тук. Глухой, ритмичный, злой. Каждый удар отдавался в висках Алекса. На сгибе окровавленной руки Марка прыгали сухожилия. Он не ругался. Молчал. И это было страшнее крика.

Из комнаты 005/006 доносился приглушенный шепот и всхлипы. Яна. Ваня что-то тихо бормотал в ответ, голос дрожал. Алекс видел их тени за матовым стеклом – два сбившихся в кучку силуэта против невидимого врага.

Рыжие косички мелькнули у входа в кухню. Лика вышла, ведя за руку Асю. Спортсменка была бледна, ее обычно прямая осанка сломана. Она сжимала и разжимала пальцы свободной руки, будто отрабатывая удар по невидимому противнику. Фитнес-браслет на лодыжке показывал Пульс: 110.

«Все нормально?» – прошептал Алекс, отталкиваясь от стены.

Лика лишь покачала головой, ее глаза были огромными и темными в тусклом свете. «Она… она чувствует себя виноватой. За Марка. За драку». Ася отвернулась, ее челюсть напряглась. «Я просто… не могла позволить ему все испортить», – выдохнула она, не глядя ни на кого.

«Никто не позволил», – тихо сказал Алекс, но слова повисли в воздухе пустой формальностью.

Из главной комнаты донесся тонкий, монотонный шепот. Ульяна 013. Она сидела в углу, спиной ко всем, обхватив колени. Коська с его зашитой глазницей был прижат к уху. «Тихо, тихо, Коська… не бойся… они ушли… пока ушли…» – бормотала она. Потом вдруг замолчала, резко подняв голову. Ее широкие, слишком взрослые глаза уставились в пустоту над дверью Новикова. «Они… замолчали. Почему?» Ее браслет 013 тускло пульсировал белым, но Алекс поймал мимолетную красную вспышку, как предупреждение.

Кирилл стоял у стены напротив кухни. На сером бетоне белели свежие меловые формулы. Он бормотал, водя дрожащим пальцем по цифрам: «…калорийность недостаточна для поддержания когнитивных функций… вероятность гипогликемии в течение 2-3 часов… коэффициент выживаемости при нулевом поступлении калорий…» Его голос был сухим, но в нем звенела тонкая струна паники. Он снял очки, протер линзы грязным рукавом халата, снова надел. Увидел Алекса. «Волков. Мы… мы должны получить обед. Иначе деградация неизбежна. Расчетная точка невозврата – 17:30 по местному… если оно здесь есть». Он ткнул пальцем в одно из уравнений, как будто оно было виновато.