Наконец, он умылся, тщательно оделся и вышел из спальни. В столовой уже был накрыт стол, дымилась чашка с душистым чаем, а маленькая изящная тарелочка была наполнена противной овсянкой.

«Я ем эту гадость?» – чуть было не высказался вслух Владимир Ярославич, но вовремя опомнился и почти мстительно запихал липкую кашу в рот своему Сидоренко.

Анна Петровна бесшумно скользила по столовой и, видимо привычно, молчала. Взгляд ее скользил как бы сквозь мужа, не задерживаясь на нем. И только когда Владимир Ярославич встал из-за стола и привычно сказал «Спасибо, дорогая!», она вздрогнула и внимательно посмотрела на него:

– Что-нибудь случилось?

Владимир Ярославич удивленно поднял брови и вдруг опомнился: «Какая она тебе «дорогая»! Ни тебе, ни ему она не дорога! Он ни в грош не ставит эту женщину, и нечего очеловечивать их отношения. Вернется, разберется сам». Но в душе его уже поселилось сочувствие и симпатия к женщине, которая на одно-единственное слово, сказанное искренне и ласково, среагировала, как на взведенный курок.

– Почему ты так некрасиво повязал галстук? – Она подошла к нему и заново перевязала узел, сразу улегшийся уютно и незаметно, как и надлежит настоящему галстучному узлу. Её руки на какой-то миг замерли в воздухе и вдруг почти молитвенно сложились на груди. – Ты, должно быть, забыл, Павел – сегодня первое число.

Конец ознакомительного фрагмента.