Ярослав Юрьевич вздохнул и погладил пальцами рамку с фотографией своей семьи. Он никогда не жалел, что согласился возглавить лабораторию. Да он и не волен был тогда отказывать. Одна поездка к Ярому – и он получил это назначение. Да и ему в те годы казалось, что пришла новая власть, способная, наконец, поднять Россию с колен. Но власть, набрав, как никогда, фантастических долгов на много поколений вперед, пустила их по ветру, не вложив ни в одно разумное дело. И все вернулось на круги своя… Народ привычно нищал, а новоявленные русские миллиардеры с очень честными лицами так же привычно крали. И самая черная «грязь» текла с отмывания этих русских миллиардов.

Пересветов поднял глаза и взглянул на портрет молодого президента России. Острый и даже колючий взгляд нравился ему. Но что скрывалось за этим взглядом?

Позвонила секретарша и сказала, что в приемной его дожидается «какой-то» майор. По ее тону и растянутому «ма-а-а-ёр» Ярослав Юрьевич понял, что майор Любочку заинтересовал. А майор, тем временем, скромно сидел в уголке роскошного кожаного дивана в своей полевой, старой и застиранной форме. Он, наверное, стеснялся своего затрапезного вида и краснел под взмахами ресниц хорошенькой секретарши Любочки. Когда его пригласили, он почти с облегчением спрятался от ее оценивающего взора в кабинете Пересветова. Там он сразу же переменился, и уже не на форму смотрели глаза, а на невысокого, крепкого в плечах офицера. И руки его перестали смятенно мять пилотку, которая одна была единственной новой вещью во всем скромном его гардеробе. Он четко, но почти бесшумно подошел к столу Пересветова и таким же четким и сдержанным, как его шаги, голосом представился:

– Майор Лютов! – Потом он молча взял из его настольного письменного набора карандаш, и два раза черкнул на маленьком листке бумаги: крест.

Пересветов понятливо кивнул головой, а майор написал дату: послезавтрашний день в полночь. Ну что ж, он успеет добраться до монастыря, но вот как быть с его молчаливыми непрошеными охранниками? Майор понятливо откликнулся на его мысли и опять что-то коротко написал. Пересветов прочитал: «Сейчас, женский туалет» и хмыкнул. Ну да, в женском туалете его вряд ли станут искать. Он, кстати, второй день был на ремонте, и из него был выход на забытую лестницу черного хода. Майор подождал, потом молча скомкал листок и бросил его в пепельницу. Огонь лизнул клочок бумаги и съел его в один миг.

Пересветов не знал полномочий и степени осведомленности майора, поэтому не мог спросить, надолго ли он уезжает. Но у него почему-то было чувство, что – насовсем. «Нет, не может быть! – старался он перебить свою интуицию. – А как же нейропульсар? Что, я должен оставить его вот сейчас, когда о нем уже узнал кто-то совершенно сторонний?»

Но у майора интуиция была, по-видимому, не слабей. Он успокоено коснулся руки Пересветова, а его глаза как-то сумели сообщить генералу, что обо всем уже позаботились. Конечно, Пересветов знал, что он в лаборатории не один. Здесь было еще трое Своих. А это, по нынешним временам, немало.

Майор вышел из кабинета и вдруг улыбнулся Любочке так светло и широко, что она еще долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Она уже жалела, что так и не смогла разговорить необычного посетителя. Любочка вздохнула и опять лихо забарабанила по клавиатуре.

Генерал вышел из кабинета и негромко бросил ей:

– Я сейчас.

Девушка кивнула и опять опустила голову над работой. В широком коридоре никого не было. Да и какая нужда в присутствии охраны, если две камеры, вращая любопытными головами, сообщали дежурному о каждом передвижении. Ярослав Юрьевич постоял у двери, как будто снимая с кителя невидимые соринки, потом, дождавшись, когда обе камеры повернутся в разные стороны, почти бегом пересек несколько метров до тупика, где находился тамбур с двумя входами: в мужской туалет и в женский. Здесь камер не было. Еще раз оглянувшись, Пересветов распахнул дверь и через минуту уже спускался по лестнице запасного выхода. Слесарь, звеневший в кабинке разводными ключами, даже не оглянулся на бесшумные шаги.