Кто его здесь после такого оставит? Даже Анечку помыть не смог. Но Анечка его простила. Ночью, как Валеньку накормила, остаться велела. А потом приказала настольную лампу взять, сама ножки раздвинула, а Коленька смотреть должен был, не оцарапал ли он Анечку ненароком, когда купал. Разве Коленька неуклюжий какой? Никаких царапин в помине не было. Только Анечке всё равно внутри щипало. Коленька взял немного крема на пальчике и помазал Анечку, пальчик свой Коленька сразу вытянул, чтоб случайно не заиграться. Анечка уже спала вовсю, так за день умаялась. Захотелось Коленьке дырочку поцеловать, да как-то пересилил себя, вдруг Анечка проснётся, а он уже и так такого за день наворочать успел, что стыдно кому сказать.

Ушёл Коленька на кухоньку, душу отвести. Из кладовой дежурная девка выползла, она тут для хозяев, а не для Коленьки на ночь осталася, вдруг кто из семейства есть захочет. Но теперь она и для Коленьки, ох, как пригодилась! Повезло девке, ночь одной коротать не пришлось, наоборот, даже сплошное удовольствие получилось. И знать никто не будет, как она с Коленькой попрыгала,, так что из длинной очереди на Коленьку её не выгонят.

15

День за днём шли дни помаленечку. Коленька уже к Анечкиной дырочке допущен был, для целования. Уносил Валеньку после позднего кормления, потом с сосочками Анечкиными игрался, животик поцелуями покрывал, шёл с поцелуйчиками вниз по ложбинке, пока язычком в дырочку не проваливался. Там Коленькиному язычку раздолье было, дырочка безразмерная была, пока от одного её края к другому проскользнёшь, умаешься. Анечка от скуки его плоть поглаживала. Нравилось Анечке, что плоть её слушается, напрягается от Анечкиного прикосновения и опадает, как Анечка отворачивается.

У Петеньки, мужа её, тоже плоть была, да только она Анечкой командовала. Анечка её безропотно слушалась. Зато теперь Анечка полновластной хозяйкой была, что хотела, то и делала. Могла за ночь не прикоснуться ни разу, а могла и из рук не выпускать. Анечка для смеха колпачок для Коленькиной плоти сшила. Не хочется ей с плотью играться, Анечка колпачок на неё одевает, а передумает, так колпачок и снять можно. Потом Анечка на колпачок бантик пришила, чтоб за бантик колпачок снимать. Как-то подпустила Коленькину плоть к дырочке, потереться вокруг дала, а внутрь – ни-ни, рано ещё. Коленька от этого на седьмом небе от счастья был. Видать догадался, что скоро его совсем к дырочке допустят.

Но Анечка ещё его недельку помурыжила и только потом в дырочку запустила. Да так неожиданно, что Коленька оконфузился. Сначала Анечка колпачок на плоть одела, значит играться ей сегодня с Коленькой не хочется. А потом вдруг колпачок сдёрнула, а плоть уже – в дырочке. Коленька от неожиданности быстренько закруглился, как на кухоньке привык. Там его плоть тоже без всяких предисловий в дырочку заваливалась. Поэтому Коленька и забылся, где находится. Анечке так даже больше понравилось. Предисловий она от Петеньки наслушалась. А так сжал её Коленька, как в клещах, своими ручищами, что не вдохнуть и не выдохнуть никак, будто она кукла тряпичная. И всыпал этой кукле пороха, пока весь запас не кончился.

Испугался Коленька. Что это он с Анечкой как с падшей женщиной обошёлся? Своё удовольствие взял, и ладно. Смотрит, а Анечка вся счастьем светится. Может, с ней так и надо. Взял Коленька Анечкин сосок в зубы, закусил его. Анечка ему снова свою дырочку под плоть подставила. И каждую ночь приходить велела.

16

Петенька с Эммочкой в это время в гостинице жили. Петенька тоже в Эммочкину постельку забрался. Только Эммочка с ним не игралася, а просто рядом лежала, как брёвнышко. Пускала и подпускала Петеньку, всё как ему хочется. Разве можно перед Петенькиной любовью устоять? Петенька и так, и сяк свою любовную мелодию заводил, да Эммочка ни на что не откликалася. Хорошо хоть прижималась к нему, как ребёночек, которому что-то страшное приснилось, да и только. Да ещё спасибо Петеньке говорила, что терпит её такую, непривлекательную. Стоило ли Петеньке от Анечки уходить? Чтоб с нелюбящей его женщиной мучаться? Только Петенька не отступался. Что это он такое важное знал, чего никто не знал: ни Эммочка, ни Анечка?