Перед Игорем стоял молодой человек с раскосыми азиатскими глазами, с расшитой тюбетейкой на голове и тормошил его.

– Вставай, эй, слысыс, вставай!

– А где старуха? – спросил Игорь, и потерял сознание.

Проснулся он рано, от непонятной Тревоги, которая так же, как когда-то в детстве снова пришла за ним. Впрочем, перед экзаменами он всегда волновался. А уж сегодня и подавно, ведь ему предстояло держать ответ перед новым преподавателем философии Эммануилом Теодоровичем Бельским, поскольку Резников не желал его видеть (благо в деканате удовлетворили его просьбу и допустили всё же к экзамену). Вот почему и тревожно – нашлось объяснение его нынешнему состоянию.

Он встал с кровати, подошёл к раковине, чтобы умыться, посмотрел на себя в зеркало…

Там отразился какой-то пожилой мужчина с глубокими залысинами и редкой щетиной на одутловатом лице.

– Кто это? – испугался Игорь. Мерещится ему, что ли… Но отражение не исчезало, а продолжало там за стеклом повторять все его судорожные движения.

– Это что, я? – сознание Игоря не хотело мириться с реальностью. Он взглянул на свои руки, это были руки немолодого человека, их покрывали мелкие густые морщинки и вздутые вены.

– Нет, не может быть! – Неужто этот пожилой несимпатичный человек – он, студент третьего курса университета? Когда он превратился в него? Он вдруг ощутил себя жалким тараканом, попавшим в стеклянную банку, из которой так и не смог выбраться. Сколько лет он сидит в ней? Год? Два? Десятилетия? Он не помнил. Он ничего не помнил с того момента, как оказался внутри разрушенного собора. Правда, зачем он туда залез, и что с ним было дальше, вспомнить тоже не мог.

И тут в комнату, а точнее в больничную палату зашёл врач с ассистентом.

– Доброе утро! Ну, как спалось, как вы себя чувствуете? – обратился к нему доктор.

– Плохо, – ответил Игорь.

– Что такое? – врач ласково, как ребенка, погладил его по голове.

– Мне страшно. Тревога! За мной пришла Тревога!

– Ну, ну, успокойтесь. Это вам только кажется, никакой Тревоги тут нет. И не было. Мы не дадим вас в обиду. Лучше давайте вспомним – как вас зовут?

– Я помню, – сказал Игорь.

– Ну и славно, – обрадовался доктор. – Вот и скажите, как?

– Вы сами скажите, – схитрил Игорь, поскольку, как его зовут, действительно забыл.

– Ну хорошо, давайте вместе, – снова улыбнулся врач. – Вас зовут И… -горь.

– Игорь, – повторил больной.

– А отчество? – продолжал пытать пациента врач.

– Как? – Игорь хитро посмотрел на доктора, мол, что вы меня допрашиваете. Я-то знаю, а вот вы…

– Ну, как? – доктор снова легко похлопал больного по плечу. – Григорьевич, – закончил он за своего пациента, – Григорьевич.

– Хорошо, а какой сейчас год? – снова стал распрашивать он пациента.

– Тысяча… – неуверенно начал Игорь.

– Нет, нет, не тысяча. Две тысячи во-сем-над-ца-тый.

– Две тысячи восемнадцатый, – даже не вдумываясь в сказанное врачом, повторил Игорь Григорьевич.

– Деменция? – обратился к лечащему врачу, сопровождавший его ассистент.

– Да, – кивнул тот головой. – Хотя…

– А, может, вам телевизор включить? – предложил доктор. И не дожидаясь ответа, нажал пульт.

В больничной палате зазвучал оркестр. Музыка была торжественной, немного тревожной. И очень светлой.

– Волшебная флейта! Это «Волшебная флейта»! – вдруг оживился больной.

– Возможно, – сказал врач. – Я не знаю…

– Да, это моцартовская «Волшебная флейта», – обрадовался Игорь. – Увертюра. Я её узнал. Вы только послушайте!

Оба врача удивленно переглянулись.

– Я вспомнил, как меня звать, – ещё более оживился пациент. – Ансельм. Меня звать Ансельм. И сейчас не две тысячи восемнадцатый год, а тысяча семьсот девяносто седьмой. Вы ошибаетесь, – он схватил целлофановый пакет и стал запихивать в него всё подряд: рубашку, зубную щетку, бритву, тапочки и, прижимая скомканный пакет к груди, направился к выходу.