«Девятка» сержанта по-хозяйски проехала за ограждение и остановилась перед самым входом в учреждение. Олег, припарковав машину на общей стоянке, вышел из машины, ожидая действий сержанта.

– Давай, давай! Что вдруг несмелый такой стал? – и сержант грубо подтолкнул Олега к дверям.

Олег обернулся, с кипящей злобой предупредил:

– Ещё раз дотронешься, башку снесу! Понял?

– Кто? Ты? Мне? – и сержант с силой ударил Олега по позвоночнику. Острая боль обожгла, растекаясь волной по телу. Олег, рассвирепев, свалил сержанта отточенным ударом на асфальт. Не соображая, стал бить ногами, целясь в голову.

Он не помнил, как ему нанесли оглушающий удар, как сотрудники «правопорядка» забили ударами ног податливое тело в коридор государственного учреждения.

От верной смерти спас майор, выбежавший на шум, – усмирил распалённую толпу низших чинов.

Очнулся в полумраке на бетонном полу. Тусклая лампочка освещала тесную камеру с наглухо зашитым маленьким оконцем. Высокие короткие нары давно не использовались по назначению и заросли густыми серыми тенётами, покрытыми слоем нетронутой пыли. На полу вперемешку с грязью валялись почерневшие от времени окурки и скомканные бумажки, напомнившие собой общественный туалет. На железной двери не было даже глазка. Ржавчина с капельками конденсата явно указывали на глубокий сырой подвал.

Боль пронизывала всё тело, словно по нему прокатился каток. Тошнота и горький комок в горле не давали дышать. Нос, казалось, туго набит ватой, кисти рук горели, словно их опустили в кипяток. «Жив… И то уже хорошо. Дурак, надо было отдать деньги, и так – всё вытащили. Сейчас дома сидел бы с друзьями, а по дурости своей и этого дуболома – сержанта, здесь на грязном полу валяюсь».

Шаги гулко нарастали, яркая щель под дверью померкла, накрытая чьей-то тенью. Засов резко лязгнул металлическим выстрелом. Дверь протяжно застонала, словно жалуясь на своё прозябание в сыром неуютном месте, освещённом подслеповатой, покрытой толстым слоем пыли лампочкой. В проёме показалась знакомая фигура сержанта, заслонившая собой бледно-жёлтый прямоугольник узкого коридора. Присев на корточки, он внимательно разглядывал, казалось, безжизненное тело, распластанное на грязном бетонном полу.

– Подох, что ли? Эй, – ткнул кулаком в плечо Олега.

Тот непроизвольно застонал.

– Смотри – живуч, как кошка, – радостно произнёс долговязый. Увидев, что парень не шевелится, вновь ударил. – Эй! Уснул что ли? – и Валет приблизил своё искажённое злобой лицо к глазам поверженного парня, смотревшего на него сквозь слипшиеся ресницы. Голова гайца была плотно обмотана бинтами с проступившими бурыми пятнами. Носа почти не видно под слоем ваты и пластыря. «Да, видно, хорошо я успел поработать над его физиономией», – подумал Олег, и тут же получил удар ботинком в живот. Кашляющий стон, невольно вырвался из груди.

– Ну что, пенёк, доигрался? Дорого тебе обойдётся твоя выходка. Не договоримся – так и подохнешь здесь, среди крыс.

Голос доносился до сознания откуда-то издалека, утонув в нудном протяжном звоне, уносился в гулкое пространство с затихающим грустным эхом. Это странное несоответствие: близость врага, нависшего чёрной тенью, и безмолвно шевелящиеся губы, искривлённые злобой. В этот последний момент Олег увидел молодого лейтенанта, оттаскивающего сержанта из камеры. Дверь всхлипнула ржавыми петлями, и Олег провалился в небытие, потеряв ощущение реальности.

Как мозг не напрягай,

Законов строчки вспоминая…

Суждений нить не предлагай,

Глухому обществу внимая.

Очнулся от прохлады на лице и влаги на губах. Дверь была распахнута, яркий свет резал глаза. Незнакомая обстановка, резкий запах лекарств и чистое бельё, бросившееся своей белизной в глаза. Он лежал на панцирной койке. Женщина средних лет в белом халате обтирала влажной ваткой его лицо.