Мальчишка меня обогнал и остановился, поджидая меня.

– Нам еще топать и топать, – сказал он. – Осилишь?

Я кое-как кивнул.

– Тебе бы подзаправиться надо. Жаль, у меня в кармане пусто – что было, тебе отдал. Слушай, заглянем по пути к кому-нибудь.

Я отрицательно замотал головой: случись нам угодить к нелюбезному хозяину – и сторож отправит нас в каталажку.

– Брось трепыхаться, – успокоил меня мальчишка, заметив мою встревоженность, – в беду мы не попадем. Я всегда выбираю подходящий дом. И ни разу не промахнулся.

Пререкаться я был не в силах – и мы двинулись дальше мимо домов, к которым мой спутник внимательно присматривался и все отвергал. Теперь мы забрели в новоотстроенный район южнее и западнее Излингтона с его изысканными улицами и площадями. Во многих окнах горели высокие белые свечи, обвитые зеленью. Двери были украшены ветвями лавра и остролиста, не раз мы видели, как из повозок разгружали корзины с провизией.

Пока я волочился за моим новым другом, все окружающее – снег, стужа, голод, усталость, упрямый мальчишка, заманивающий ласковой встречей в незнакомом доме, – смутно напоминало мне о чем-то похожем, что либо происходило со мной в далеком прошлом, либо я слышал об этом или же прочитал в книге. Однако я был в таком состоянии, что не мог отличить действительность от вымысла и путал сон с воспоминаниями. Потом мне подумалось, что я, должно быть, припоминаю рассказ Сьюки о «привидении»: этот мальчишка был моим другим «я» и явился, чтобы повести меня на смерть. Но эта мысль не внушала мне ни тревоги, ни ужаса.

Наконец мальчишка замедлил шаг у дома на богатой улице, который, на мой взгляд, ничем среди других не выделялся. Поравнявшись с ним, я увидел, что он смотрит через оградку на окна комнаты в нижнем этаже, едва над нами возвышавшемся. Шторы, невзирая на поздний час, не были задернуты, комнату заливал яркий свет, и вся отчетливо представшая моим глазам картина напоминала сцену, хотя подобное сходство и не могло тогда прийти мне в голову, поскольку до того бывать в театре мне не доводилось. Сходство усиливалось еще и тем, что чувства мои были расстроены и я воспринимал все с особой остротой. Передо мной за обеденным столом сидело веселое любящее семейство; добродушные родители, нарядно одетые, сидя напротив друг друга, нежно любовались молодежью – очевидно, своими детьми: юная девушка и мальчик, двумя-тремя годами меня младше, обменивались улыбками.

Стол был беспорядочно уставлен разными вкусностями. Середку занимали остатки жареного гуся, а на буфете в глубине комнаты дожидались своей очереди фруктовые пирожные, сладкий крем, желе, апельсины, каштаны и фрукты из оранжерей. В эту самую минуту отворилась дверь, и миловидная пожилая женщина в опрятном белом платье внесла пылающий сливовый пудинг, который торжественно подняла над столом. Следом за ней появилась молоденькая служанка с дымящейся чашей пунша на серебряном подносе. Все присутствующие радостно заулыбались и от восторга захлопали в ладоши. Меня заворожил плясавший над пудингом язычок таинственно-голубого пламени. И тут я заметил висевшие под потолком веточки остролиста и омелы. Ну да, конечно же, сегодня – Рождество! На меня нахлынули воспоминания о прошлых рождественских Сочельниках, и не то под их действием, не то под влиянием голода голова у меня закружилась так, что пришлось ухватиться за оградку.

Когда пудинг со всеми церемониями водрузили во главе стола, отец семейства встал, направился к противоположному его концу и поцеловал супругу. Затем оба родителя расцеловались с детьми, их примеру последовали и брат с сестрой, после чего отец вернулся на свое место и принялся разрезать пудинг.