– Мне Биссетт велела пойти вас отыскать, чтобы вы мне сказали, чем надо помочь.

– Это не моя забота. Миссис Биссетт мне не начальник – боже упаси. Хоть она и воображает иной раз, будто может мною помыкать.

Я понаблюдал за ним немного, пока он работал молча. Он склонялся над ямой, больше походившей на нору, и неуклюже тыкал в нее каким-то инструментом с длинной ручкой.

– Что вы делаете? – спросил я.

Он не ответил, а взглянул на солнце, заслоняя глаза от его все еще яркого света. Затем он извлек инструмент (в самом деле очень длинный) и начал стукать его о траву, чтобы сбросить комья земли, попавшие в насадку, потому что инструмент действительно был очень странный, с полотном, подвернутым с обеих сторон почти как крюк. Мистер Пимлотт положил его и принялся собирать другие инструменты и складывать на траву рядом с большим деревянным ящиком, где они хранились.

– Чем вы сегодня занимались, мистер Пимлотт? – спросил я, изнывая от любопытства.

Все так же молча он начал смазывать металлические поверхности густым, похожим на прозрачный мед жиром, перед тем как завернуть каждый в кусок мягкой кожи и бережно спрятать в ящик. Инструменты всегда меня зачаровывали: грозные зубья грабель, ямкоделатель с двумя остриями, чтобы вырывать чертополох, заступы с тяжелыми деревянными рукоятками, до блеска отполированными от долгой работы, железные зажимы, которыми скреплялся металл с деревом, но в первую очередь полотно лопат, блестевшее так ярко и так удивительно, ведь голый металл сохранял блеск оттого, что его часто и с силой вгоняли в землю.

– А как называется вот это? – спросил я, указывая на ту самую лопату, с длинной рукояткой и необычным завернутым полотном. – Это заступ или садовая лопата?

– Не трогайте, – предостерег мистер Пимлотт. – Она очень острая.

– А эта? – Я указал на другой инструмент, который он при мне ни разу не использовал.

Мистер Пимлотт поднял глаза.

– Эта? Ну, это мой выкопочный нож.

– А что вы им делаете?

Он долго смотрел на меня молча.

– Ну, сорняки выкапываю.

Ободренный этим ответом, я оглядел следы его работы.

– А зачем вы выкопали это дерево? – вопросил я, указывая на грушу, которая лежала на земле с безжалостно выставленными на обозрение корнями.

– В нем гниль завелась.

– Гниль, – повторил я. Это было интересное новое слово, и я произнес его несколько раз, чтобы как следует посмаковать. – Что такое гниль?

– Болезнь такая у деревьев. У людей тоже. Разъедает и тех и других изнутри.

Внезапно он разинул рот, показывая несколько почерневших обломков – остатки зубов, и издал хриплый звук, который я принял за смешок.

– Но на вид оно хорошее. Стыдно вроде бы его уби-ать.

– Все, что состарилось или заболело, нужно выбрасывать или убивать. А у кого, как не у меня, есть такое право – выкапывать деревья?

– Почему у вас, мистер Пимлотт? Это ведь дерево моей матери?

Он отвернулся и через плечо выговорил самый длинный ответ, какой я когда-либо от него слышал:

– Хотите знать почему? Потому что это я его посадил, вот почему. За десять лет до того, как ваша мать здесь по-явилась, а о вас и речь не ведется. Что вы думаете? Оно само по себе выросло? Все в этом мире нужно сначала сажать. А потом выращивать. Вас вот миссис Биссетт выращивает. То есть ей надо бы заниматься своим делом, а не сплетничать и пакостить и позволять вам отрывать от дела людей, у которых, не в пример ей, невпроворот работы.

Когда он закончил, я минуту-две помолчал, но потом меня снова одолело любопытство:

– Эта яма – чтобы похоронить в ней дерево?

Мистер Пимлотт мотнул головой.

– Вы хотите посадить другое?