«Вот так бы и лежала всю жизнь». Ленивой рыбой в мутных водах, приправленных наркотиками, проплывала мысль-пустяк, но ее любовь, жившая там, в глубине, не давала ей ни сдаться, ни расслабиться. Она разрушала покой, и из глубин подернутого туманом сознания вырывались хищные рыбы протеста: «Дура! Дура! Что ты несешь?!» И слезы подступали к горлу, и другие мысли начинали водить хороводы в ее голове.

Потом он пришел и стал одевать ее в дорогу. А Лика обнаружила, что день уже закончился, да и ночь – судя по луне за окном – достигла середины. Макс одевал ее тщательно и обстоятельно, так же обстоятельно рассказывая ей, что и как они будут делать. Что должна делать она. «Ничего. Ровным счетом ничего. Я тебя понесу». И чего она делать не должна. «Ничего. Положись на меня!» «Господи! – думала она, пока он натягивал на нее армейские штаны поверх штанов спортивных. – Господи, а что мне остается? А на тебя, Макс, положиться… Хи-хикс». Странные мысли приходят порой в больную голову. Цепочка путаных ассоциаций привела ее к совершенно вульгарной, но увлекательной картинке того, как она на него «положилась», и Лика покраснела.

Макс заметил, улыбнулся – «Боже! Какая у него улыбка!» – и сказал:

– Все будет хорошо.

И она ему поверила. Теперь она ему поверила. Особенно когда он сложил на столик рядом с кроватью какие-то ремни, маузер в деревянной кобуре – «Это что, маузер, что ли?» – и буденовку и стал надевать на нее шинель.

«Он сумасшедший!» – подумала она и поверила, что все будет хорошо. Может быть.

А потом они вошли в дождь и тьму полярной ночи…

Лика вынырнула из омута воспоминаний, бросила прощальный взгляд на серое сукно шинели и закрыла шкаф. Та женщина умерла.

Та жизнь закончилась. Но в зале не включили свет. Значит, фильм продолжается? Титры. Вторая серия. Так?

…Как ни странно, но ей стало лучше. Она ведь уже умирать собралась, и боль начала возвращаться. «Сестра моя боль», – с тоской подумала Лика. А тут… не то, чтобы уж совсем хорошо, но вдруг прояснилось в голове, и боль отступила. Наверное, дело было в том, что лекарства на летающих тарелках были лучше и поступали вовремя, то есть тогда, когда это было нужно. А за всеми ее нуждами «зорко» следила «система». Это ей объяснил Макс. Он ей теперь все объяснял. Иногда.

Она по-прежнему лежала в чем-то, похожем на большой и очень удобный спальный мешок. Федор сказал, что это эвакуационный кокон, но как бы он ни назывался, именно кокон заботился обо всем. Деловито попискивая и прищелкивая, он «кормил и поил» Лику, лечил ее больное тело как мог – ну пусть не лечил, но хотя бы помогал ей жить – согревал ее и «держал». Насчет держал, так это было не последним в списке его достоинств. Кокон поддерживал ее тело в заданном положении даже тогда, когда «Сапсан» кувыркался и скакал, как сумасшедший кузнечик. А у нее только голова немного кружилась, и все. Такая у Лики была чудная постель-сиделка.

Лика не могла сказать, что она, собственно, ожидала увидеть внутри летающей тарелки. Но то, что она здесь нашла, было и фантастично (но совсем не так, как в голливудских фильмах) и одновременно обыденно (но опять же совсем не так, как это бывает в жизни). Здесь все было очень функционально и просто, но каждая мелочь, когда дело доходило до этой мелочи, сразу же указывала на свою нездешность и несейчасность, если можно так выразиться. Вот взять хотя бы кондиционер («Или что у них тут вместо него?»). Воздух в «Сапсане» все время был прохладен и свеж, хотя в маленьком объеме жилой зоны курили не переставая. «Да что ж они так много курят?! – думала Лика. – Нервничают? Но ведь они супермены, или это мне только показалось?»