– Должно быть, он пережил что-то ужасное, – пыталась объяснить это состояние Гортензия. – Настолько ужасное, что его бедный, полный тревог разум не позволяет памяти вернуться.

Одилий с сомнением принял это утверждение, однако мысли о возможной потере памяти его угнетали, хоть старик не подавал виду и старательно ухаживал за Бульрихом, не донимая его вопросами. Время шло, но бедняга не стал более разговорчивым, а из того немногого, чем он сумел поделиться, составить картину произошедшего было невозможно. Бульрих лишь время от времени произносил бессвязные слова и повторял: «Глаза! Глаза во тьме!» Это было мучительно и страшно. Всех, кто его слышал в такие мгновения, неизменно охватывал ледяной озноб.

– Клянусь черными мухоморами той ночи, – вздохнул Биттерлинг, – можно не сомневаться, что Бульрих встретил кого-то в этом злополучном лесу и встреча прошла не в дружеской обстановке. Если бы он столкнулся с волком, то вряд ли бы выжил. Но что еще за «глаза во тьме» сверкали в ту ночь и так напугали беднягу? Вряд ли то была обычная сова, а если не волк, то, возможно, один из тех зловещих странников, которые застряли в темноте. Откуда нам знать, что за жуткие глаза у тех созданий?! Нам повезло, мы были слишком далеко, чтобы разглядеть.

Бывали дни, когда Карлману и Звентибольду, которые ухаживали за Бульрихом вместе со стариком Пфиффером и Гортензией, даже казалось, что Шаттенбарт их не узнает, несмотря на постоянные визиты. В такие вечера картограф, бледный и отстраненный, сидел в любимом кресле у камина и думал лишь об одном: как бы согреться у огня.

Печально преображенная беседка в саду Гортензии огорчала не только хозяйку. Всякий раз, когда Карлман сворачивал на боковую тропинку и шел вдоль ограды сада, его взгляд падал на коричневатые гибкие ветви, некогда столь драгоценные, и в нем поднимался страх: что, если его мать и дядю ждет та же участь? Что, если им суждено увянуть навсегда, как розам, от прикосновения безымянного зла, что сулит неминуемую смерть?

– Быть может, нам и правда не стоит пока отказываться от поисков малыша, – сказала Бедда, не дожидаясь ответа на свой вопрос о Блоди и жизни в Звездчатке. Она села поудобнее, и все в комнате заметили, как дрогнуло от этого усилия ее правое плечо. – Вспомните, вы нашли Бульриха, когда уже и не ожидали увидеть, там, где и представить себе не могли. Он был совсем беспомощным и умер бы там, под землей, если бы его не обнаружили. Хульда рассказала мне, что Пирмин, когда еще выходил с фермы, все твердил о каком-то жутком существе, с которым ушел Блоди. Фендель Эйхаз и Пирмин видели, как мальчик уходит, так уверял его отец со слезами на глазах и говорил, что отчаянно пытался догнать сына, но, как ни старался, не смог. Его будто приковало к месту злыми чарами, пока Блоди уходил с неведомым спутником, исчезая вдали.

– Да, знаешь, дорогая Бедда, поначалу мы никак не могли взять в толк, о чем он говорит, ведь Пирмин Кремплинг утверждал, что видел чужой край, куда этот изверг увел его бедного мальчика, – сказала Приска, поворачиваясь к старому Пфифферу. – Сумрачный лес лежит сразу за Черными камышами, и это очень дурное место. Говорят, что из ужасного болота поднимаются отвратительные испарения и дурманящий запах гнили, которые туманят рассудок. Мой Килиан пять раз ходил на поиски малыша Блоди, пока сам чуть не сгинул. Они зашли далеко, так он рассказывал, пожалуй, слишком далеко. Но не нашли ничего, кроме тумана, а когда мгла над водой рассеивалась, вдали темнела лишь неумолимая черная стена леса. Никаких следов неизвестного края или бесплодных пустошей, которые видел Пирмин Кремплинг, по его словам, не было.