– Все поняла, сделаю, – ответила Трифонова.
Издерганную родню здесь успокаивали всем миром. Ибо, как учил их «великий и ужасный» главврач, неизвестно, кто из близких платит за лечение. И, удивительное дело, цинизм, приливший к головам медиков при этих словах, на рабочих местах сразу оттекал. Тех, кто был не в состоянии обеспечить отток, рано или поздно увольняли. Больные их почему-то не любили, несмотря на чрезвычайную вежливость и обходительность.
Карина несолидно просунула голову в щель:
– Екатерина Анатольевна, к вам рвется посетитель.
Если она даже не пыталась открыть дверь и войти, значит, неведомый спецназовец и впрямь был готов на штурм.
– Впустите его, – сказала Катя. Приглашать явно было излишним.
Голова Иванцовой мгновенно сменилась широким просветом и мужской фигурой в нем, которая вдруг замерла на пороге. Человек увидел главную медсестру возле большого окна в полный рост – высокую, легко державшую осанку, тонкую натуральную блондинку со светло-голубыми глазами. Красавицей не назовешь, но, слушайте, зачем при таком прочем мордашка Барби. Перебор. И молода, небывало молода для своей должности. У нее была бледная кожа и немного усталый вид. «Модель», – промелькнуло в сознании целеустремленного родственника из кардиологического отделения. Он не исключал, что придется сойтись в рукопашной с крепкой бабой в доспехах советского опыта извлечения выгоды из дефицита. А тут – прямо стрекоза на ромашке.
Трифонова смотрела на русоволосого, еще не начавшего лысеть парня лет тридцати пяти. Темноглазый, симпатичный, обыкновенный. В хорошем импортном костюме и ботинках из гладкой кожи. Плюс ему, Кате не нравились мужчины в замшевой обуви. Широкоплечий, худой, не выше метра семидесяти пяти, то есть ей до уха. Нервный. Но беспокоится от души, а не срывает на медиках зло в предвкушении избыточного, по его мнению, счета. Иногда такие взрывы скрывают обычное раздражение из-за необходимости таскаться в эту юдоль скорби к нелюбимым людям.
Он встрепенулся:
– Здравствуйте, Екатерина Анатольевна.
– Добрый день. Как к вам обращаться?
– Егор… Егор Дмитриевич. Я работаю в IT-индустрии, мы не привыкли к отчествам.
– Присаживайтесь, Егор Дмитриевич. И подождите минуту, я загляну в письмо вашего доктора. Почему вы так разволновались? За кого?
– За тетушку, единственную сестру моей матери. Если с ней что-нибудь случится, мама заболеет. У нее тоже слабое сердце. Родители живут под Веной, а она не захотела уезжать из России. Ну, вот и доупрямилась почти до инфаркта. Теперь, наверное, уговорим уехать. Но сначала надо ее вылечить.
– Обязательно. Знаете, переезд в другую страну в любом возрасте – травма. Здоровья требует крепкого… Так, поводов для тревоги у вас нет, – Катя читала список, присланный доктором. – Все препараты есть в наличии.
– А они настоящие? Или индийские и китайские подделки? А то и наши – из индийского и китайского сырья? – не угомонился племянник.
– О подделках вообще не говорим. Качественные дженерики, бывает, используем с согласия пациента. Но для вашей тетушки найдутся лекарства немецкого производства.
– Я к тому, что привезу откуда угодно все, что нужно.
– Ничего не нужно, поверьте.
– Сестра моего знакомого лежала здесь. И он возил для нее лекарства из Штатов. Ваш доктор посоветовал, в какую больницу обратиться, к какому специалисту. Кстати, русский оказался. Приятель заплатил за консультацию, все официально. Получил рецепт, купил двадцать ампул. Я тоже могу.
Катя поняла, что разговор будет длиннее и неприятнее, чем хотелось. Но знакомый Егора явно не лгал. Проклинать его за это, что ли? Желать, чтобы язык отсох? Она вздохнула.