– Колите! – сдалась она наконец.

Веньяминов взял поудобнее шприц с молочно-белой жидкостью и неуверенно шагнул к ревущему и завывающему мужчине. Бросил короткий испуганный взгляд на завлаба, в глазах застыли сомнение и страх. Оба сознавали риск: пропофол, вколотый после приема этаминала-натрия, делал перспективу Шипулина пережить эту ночь довольно призрачной. Майкл Джексон, к примеру, после этого препарата так и не проснулся. Но какова альтернатива? Инга сверилась с планшетом – показатели пульса и давления демонстрировали совершенно нереальные значения. Счет шел на секунды.

– Давайте же! – закричала она, и Веньяминов встал у края вздрагивающей кровати. Вены в изгибе локтя, да и по всей руке пациента, вздулись, будто стремились облегчить врачу выбор подходящего места для укола.

Неожиданная тишина накрыла палату плотным саваном. Движения пациента замедлились, рывки и толчки прекратились. Инга взглянула на экран и придержала Веньяминова; тот застыл со шприцем в руках – на лице отразились замешательство и непонимание. Линии ритмов выравнивались на глазах, давление и пульс стремительно падали, возвращаясь в норму. В волнении Инга сжала кулак, внимательно наблюдая и изумляясь тому, что видела. В течение нескольких секунд фаза быстрого сна сменилась медленной. Об этом говорили и данные гипнограммы, и поведение Шипулина: теперь он похрапывал и посвистывал, но дышал размеренно, неглубоко. Охранники удивленно переглянулись, отпустили его руку и опасливо попятились от кровати, словно на ней лежал не человек, а бомба с активированным детонатором. Валентин мирно спал.

– Что у вас там? – послышался искаженный динамиком голос Малининой.

Инга встряхнула головой, кашлянула и негромко ответила:

– У нас порядок: пациент в дельта-сне, колебания два герца.

– Похоже на четвертую стадию, – добавил Веньяминов, заглядывая в планшет.

Послышался стон, Шипулин заворочался. Инга мгновенно обернулась к нему, подошла вплотную. Он спал, склонив голову на бок.

– Может, разбудите? – предложила медсестра по скайпу. – Пока следующая быстрая фаза не наступила.

– Так и собиралась, – буркнула Инга и требовательно потрясла пациента за плечо.

Шипулин изможденно замычал, пробормотал что-то невнятное, но хваткие клешни этаминала никак не желали разжиматься. Инга потрясла еще, громко позвала его по имени и велела проснуться. Наконец он медленно приоткрыл мутные глаза, бессмысленно уставился на врача, сонно хлопая слипшимися от пота ресницами.

– Валентин, как вы себя чувствуете? – Инга нависла над ним и оттянула пальцем его нижнюю губу. Зубы и десна были в крови.

Взгляд пациента сфокусировался на склонившейся над ним женщине и приобрел осмысленность. По лицу пробежала тень, оно скривилось в гримасе боли и отчаяния, из глаз покатились слезы. Шипулин зарыдал, мотая головой из стороны в сторону.

– Не могу-у… больше не могу-у, – заревел он, шепелявя. Язык все-таки оказался поврежден.

– Что вам снилось? – встрял Веньяминов, и пациент вместо ответа зажмурился, затрясся, складки жира на животе заходили ходуном.

Инга одернула бородатого сомнолога, тот нахмурился и отступил в сторону, а она мягко проговорила:

– Успокойтесь, Валентин, позже расскажете. Сейчас выпейте воды.

Пациент сделал усилие и кое-как взял себя в руки.

– Пожалуйста, – прохрипел он, – развяжите… больно…

Инга кивнула охранникам, те торопливо освободили его от кожаных оков, а Веньяминов снял электроды с гарнитурой. Разминая растертые в кровь запястья, Шипулин сел на кровати, а затем, пошатываясь, поднялся на ноги. Лоснящийся от пота живот колыхнулся, прикрыл плотным валиком верхнюю часть клетчатых семейников. Он принял стакан воды и, утолив жажду, прошлепал босыми ступнями к умывальнику в дальнем углу палаты.