– У нас когда-то был гараж. Прямо за соседним домом. Папа машину туда не ставил, а использовал для хранения разного хлама. В один прекрасный день кому-то отдали эти земли, и все гаражи снесли. Я как раз к тому времени съехал к другу на частную квартиру. И тогда они все вещи из гаража, перетащили в мою комнату.

Вот так и появляются свалки. Сначала банки, потом швейная машинка и велосипеды. Горы растут, а убраться некому.

Я еще раз огляделась по сторонам. Стало чище, но уюта все равно нет.

– Тебе нравилась эта комната? – спросила я. – Мне кажется, она темная и какая-то узкая. У твоего брата больше места и два окна. Почему тебе дали ее, а не другую? Даже моя комната и то просторнее.

Сев на стул, Алекс задумался. На переносице образовалась глубокая складка.

– Ты считаешь ее маленькой?

– Не маленькой, а не уютной.

Он пожал плечами.

Только сейчас я заметила, какой он худой. В майке и шортах до колен, он выглядит, как мальчишка. Высокий, стройный. Прямая спина, длинные ноги. И лицо совсем юное.

– Ты знал, что в вашем дворе живет бомж? – спросила я, между прочим.

– В нашем?

От любопытства, он выглянул в окно. Двор пустой. Только машины, и дети бегают вокруг фонтана.

– Он уже ушел.

– Что за бомж? – вдруг заинтересовался Алекс. – В нашем дворе нет бездомных.

– А ладно.

Я махнула рукой и хотела пойти на кухню, как он меня остановил.

– Нет, нет. Расскажи. Где ты видела его?

– Какая разница?

– Если это лысый и толстый мужик в трениках, то разница есть.

– Да, он был лысый и в спортивных штанах. А в чем дело?

Алекс засмеялся.

– Это вовсе не бомж, София. А наш сосед из крайней парадной. Петр Васильевич Колобок. У него свой бизнес, огромный дом за городом и вон тот Мерседес, что стоит около забора.

Он показал мне на белоснежный немецкий автомобиль. Настоящий конь с трехлитровым двигателем, и стоимостью, как квартира в Ленинградской области.

– Как это? – удивилась я. – Он был весь в грязи. Голодный, трясся от холода.

– Ага! Он такой! Не обращай внимания.

Я еще раз выглянула в окно. Алекс встал у меня за спиной и тоже посмотрел, только не на машину, а на мой нос, который снова начал зудеть и чесаться.

– Ты с ним не разговаривала?

– Не-а.

– София?

– Ну, немного.

– Ты спускалась вниз?

– Я вышла на улицу всего на минуту. Он был таким несчастным.

– Зачем?! Он – пьяница! О чем с ним разговаривать?

– Он сказал, что ему не хватает денег на хлеб.

– О, Боже!

Схватившись за голову, засмеялся он.

– Что?

– Он богаче тебя в тысячу раз. У него свои кафе и рестораны по всему городу. А ты клюнула на его слезные жалобы! Он больной человек! Любит изображать из себя нищего. Ты хоть видела, какой у него живот? Разве бомжи бывают такими жирными?

– Я не подумала об этом.

– Так ты дала ему денег?

– Пятьсот рублей.

– Обалдеть. – Сев на стул, он кое-как успокоился и уже серьезно спросил: – Он взял?

– Взял.

– Ладно. Завтра он вернет тебе эти деньги.

Стало обидно. Подумаешь, обманули! Что мне жалко пятьсот рублей человеку? Может ему в этот момент они были очень нужны? А мне все равно тратить не на что.

– Ты всем даешь, если просят? – спросил Алекс. – У тебя есть лишние деньги?

– У меня их вообще нет.

Он странно скривил губы. Впервые такое вижу. Рот съезжает в сторону, уголки губ опускаются вниз. Так обычно делают дети, когда обижаются на учителя в школе, или на маму.

– Ты не голодный? – спросила я.

– София, ты постоянно думаешь о еде! – воскликнул он, заметив мой жалостный взгляд. – Мы недавно завтракали. А ты снова проголодалась.

– Сейчас два часа! Уже все нормальные люди обедают.

– Пойдем.

Он потащил меня на кухню.

– Только я сама приготовлю.