Видимо, совсем одурев от испуга, я отбежала в другую сторону и вышла к мужскому туалету, по другую сторону лагеря. Вот конфуз!

– Я заблудилась, – пролепетала я, едва слышно, и в порыве сиюминутного доверия, которое случается между двумя людьми посреди темноты, вдруг решилась признаться, – Там что-то было, ОНО смотрело на меня.

– Где?

– Там, – я поняла, что показать, где находилось нечто, что ТАК меня испугало, точно не смогу и пристыженно умолкла. Я была абсолютно дезориентирована, – Я не знаю.

– Понятно.

Мой переполненный впечатлениями мочевой пузырь вдруг напомнил о себе настойчивым, почти болезненным позывом.

– Михаил Владимирович, – тут уж точно не до стеснений, – Я, хм, в туалет так и не сходила.

– Ну, это, – физрук слегка смутился, – Ну, это, какая разница. Иди в мужской. Я, это, посторожу.

– Спасибо Вам большое.

Зря я ему рассказала, конечно. Взрослые дядьки не воспринимают слова малолетних соплюх, вроде меня, серьёзно.

Когда через некоторое время школьники и учителя снова собрались в нашей «средневековой», освещённой чадящими свечами столовой, оказалось, что Никита потерялся.

Встревоженные училки негромко переговаривались за своим, стоящим чуть поодаль от наших, столом, пока сторож вместе с единственным мужчиной-педагогом Михаилом Владимировичем отправились на поиски рыжего Гущи. Я задумчиво размазала по тарелке остывшую, а оттого невкусную рисовую кашу и вдруг осознала, что толком не ела с самого утра. Мои безрадостные переживания по поводу отсутствия общения и поддержки среди сверстниц явно отступили на второй план. Благодаря перебоям с электричеством, все стали намного терпимее друг к другу, и я уже не чувствовала той разрушительной неуверенности в себе и своём статусе. Мы все были одинаково напуганы, а оттого равны.

–Ну, ты, мля, доедаешь или нет? – только сейчас я увидела сидевшую со мной за одним столом, уже казавшуюся родной, Вику, с аппетитом уплетающую свою порцию, – А то мне отдай, твою мать, – она без спроса взяла у меня с тарелки кусок сливочного масла и нагло намазала на свой кусок хлеба.

Что ж, пожалуй, нужно прекращать выделываться, а то, вашу мать (как сказала бы Вика), останусь без ужина. Я набрала полную ложку водянистой, мерзкой на вид, каши и с отвращением отправила её к себе в рот. Гадость. Отставила тарелку в сторону. В желудке протяжно заурчало.

– Бери, если хочешь, – кивнула я Вике застенчиво.

– Вот ещё, за тобой доедать.

– Ольга Петровна, – встала из-за стола Наташа Смирнова в решительном порыве, – А если кто-то ночью захочет в туалет? Кто нас проводит? Тут лес, самый настоящий лес, возможно даже волки, – она поёжилась, – Не хватало ещё заблудиться, как Никита. Мой папа будет очень Вами не доволен, – и Наташа, зло и удовлетворенно хмыкнув, села, всем своим высокомерным видом давая понять, что с её отцом шутки плохи.

– Наташенька, – начала было Ольга Петровна елейным голоском, но её тут же прервала боевая, немного взъерошенная Нина Артёмовна.

– Отставить, – выкрикнула она с армейским задором, – Отставить эти малодушные мысли. Во-первых, волков здесь нет, – педагог слегка покосилась на затеявшую уборку Любу, отчего та заметно потупилась, – Во-вторых, мы сейчас будем дружно убирать за собой!

– А гадить-то нам куда? – оживился Андрюха Платонов, уже несколько месяцев безответно ухлёстывающий за недоступной Смирновой и радостный от того, что представилась возможность выпендриться перед симпатичной девчонкой.

– В ведро, – выручила озадаченных неудобным вопросом учителей раскрасневшаяся от физического труда Люба, – Вёдра с водой вам поставим, да и дело с концом, – подвела она утешительный итог.