– Ага. Слово юродство, синоним которому является безумие, совсем к религиозным заповедям не подходит. Эти «подвижники», которые заслужили такое имя, ведь, они и для «нормальных» христиан были «безумцами». Тут же проповедуется и не убий, и прочее возвышенное чувство к человеку, как «возлюби ближнего, как самого себя», и тут же самоуничижение, сродни убийству в себе всякого разума человеческого. Где логика? – спросил Злой.

– Ну, безумство ради Христа предполагает в человеке наличие двойной жизни: внешней и внутренней, не похожих одна на другую. Внешняя – полностью необъяснимая нормами этого мира (поэтому непредсказуемая) – жизнь вне всяких правил поведения, законов, ограничений, скинувшая оковы. А внутренняя жизнь юродивого известна только Богу и развивается в глубинах человеческого разума, где душа его встречается с Богом. – оправдывал Скучный юродство.

– Помилуй, о чем новом речь? – снова возражал Злой. – Мыслящий и вдумчивый человек при всякой обстановке может находить успокоение в самом себе. То же свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни. А полное презрение к суете мира было еще у стоиков. Диоген жил в бочке, однако же был счастливее всех царей земных! И это пройденный этап…. – Тот же Диоген был болван. Жизнь надо любить, надо любить жить! – заключил Злой. – Стоики, которых пародируют те же юродивые, были замечательные люди, но учение их застыло две тысячи лет назад и ни капли не продвинулось вперед, и не будет двигаться, так как оно не практично и не жизненно. Христианство многое взяло из тех древних учений: проповедует то же равнодушие к богатству, к удобствам жизни, презрение к страданиям (Христос терпел и нам велел). Вот что смущает и не понятно для большинства людей. Потому что громадное большинство никогда не знало ни богатства, ни удобства в жизни; а презирать и терпеть страдания – значит презирать саму жизнь. Всё существо человека состоит из чувств и ощущений – голода, холода, обид, потерь близких и страха перед смертью. Человек должен бороться за жизнь, нужна человеку и чуткость к боли и способность отвечать на раздражение…. Извини, я не мудрец и не философ и не могу рассуждать – закончил, допивая свое пиво Злой.

– Нет, наоборот, ты прекрасно рассуждаешь. – Поддержал друга Скучный.

В этот раз они расстались, не закончив разговор, остались на неопределенно этапе рассуждений. Андрей Ефимович еще до вечера перебирал книги. И в одной недавно купленной в церковной лавке нашел о юродстве объяснение старца-епископа.

А Злому предстояло работать на строительстве монолитного здания.

Михаил Антонович, по сути, был добрый и чувствительный человек, он сентиментально мог прослезится от чувств, но был вспыльчивый иногда чрезмерно. Ему не нравилась робость рабочих, особенно новеньких, бестолковость их вопросов, когда переспрашивали очевидные по плотницкой работе вещи: сколько расстояние внизу сколачиваемого каркаса, когда верх только что сколочен был в нужный размер, – ибо очевидно, что и низ того же размера должен быть. Михаил Антонович раздражался и кричал громким голосом: «Ты что не видишь! Ты что дурак!» Сколько вверху делал (?) … столько и внизу! Каркас что – кривой будет что ли (?)…». Так что за это и был прозван он Злым: «ничего спросить нельзя, кричит как…» – говорили рабочие. Но, тем не менее, его уважали за его смекалку и знание своего дела.

При монтаже лестничной площадки снизу ставились стойки, на которые укладывались балки из бруса, ложилась на балки фанера-ламинат, а вот «зуб», за который должен был цепляться лестничный марш, нужно было рассчитать, изготовить и укрепить в точности. Вот эту самую точность производил Михаил Антонович сам лично.