– Должно быть, это очень изматывает – вот так не спать, – сочувственно произнёс он.

– Да, очень, – подтвердила Рина, обрадованная тем, что кто-то наконец оценил её страдания.

– А что, отец не замечал?

– Сначала нет.

– Вас это расстраивало?

– В каком смысле? – не поняла Рина. – Это же отец. У него свои дела, он занят в кузнице.

– Вы бы хотели, чтобы папа знал, как вам тяжело? – проникновенно спросил Са’аш.

– Конечно, хотела бы.

– Как бы вы ему об этом сказали? – вкрадчиво продолжал тролль.

– Что значит «как»? – смутилась Рина. Она много говорила с отцом. Вернее, он много говорил, а она слушала.

– Ну, представьте, что он сейчас здесь. Вот, например… – Са’аш огляделся по сторонам. – Вообразите, что вот этот стул и есть ваш отец. Что вы ему скажете?

– Стулу? – сделала большие глаза Рина.

– Вашему отцу, – мягко поправил Са’аш.

– Я ему скажу, что…

– Нет-нет, говорите сразу ему! – приглашающе улыбнулся Са’аш и указал на стул.

Рина робко попробовала что-то сообщить стулу и, обнаружив, что тот никак не реагирует, но зато и не отмахивается, продолжила говорить дальше.

Стул не перебивал.

В голосе Рины начали проскальзывать обвиняющие нотки. Она готовит еду, убирает дом, выслушивает жалобы отца на его бесконечные проблемы в кузнице, а сама валится от усталости – и папа понял, что её состояние серьёзно, только тогда, когда она начала терять сознание!

Са’аш ликовал:

– Вот видите, вы всё-таки сердитесь!

– Пожалуй, и правда, я немного раздражена. Но разве так вообще можно?

– А почему нет? – удивился Са’аш.

– Отец так много для меня делает. Растит меня один, без матери, работает не покладая рук, печётся о моём благополучии. Ну подумаешь, не заметил, что я бледная, уставшая, он разве всматриваться должен?

– Так ты, выходит, неблагодарная скотина, раз сердишься? – с ужасом воскликнул Са’аш, всего несколько мгновений до этого сочувствовавший девушке.

Попадание было очень меткое.

– Я… я… – растерялась Рина.

Дыхание перехватило. «Откуда они знают правду?» – кольнула в самое темечко мысль, и голову словно сдавили огромные тиски. Именно так, неблагодарной и избалованной, она ощущала себя время от времени, но всеми силами старалась убедить себя и других в обратном, пытаясь быть почтительной, заботливой и угождающей.

– Нет! Нет! Не держи в себе, – поспешно крикнул Са’аш. – Пусть это всё выйдет, не держи в себе! Расскажи нам, какая ты неблагодарная тварь.

– Но я…

– Говори! – рявкнул Ми’иш, потом смягчился и добавил: – Мы же просто хотим тебе помочь.

Рина разрыдалась.

Са’аш тут же бросился обнимать и утешать. Рина уткнулась в мягкую белую шерсть на его груди и разрыдалась ещё громче. Проплакавшись, девушка подняла голову и обнаружила, что к её мокрой щеке прилип клок шерсти Са’аша.

– Ой, простите, – пробормотала она, попыталась вернуть шерсть обратно, но, поняв, что это невозможно, сунула её себе в карман.

Са’аш едва заметно подрагивал, но Рина совсем не обратила на это внимания и, немного успокоившись, продолжила:

– Я же хотела спросить про единорога!

– А что же твоя мама? – не заметил вопроса Са’аш.

– Моя мама?.. Нет, подождите, я хотела про единорога.

– Одна с отцом живёшь? – нетерпеливо повторил Са’аш и дёрнулся сильнее обычного.

Рука девушки всё ещё лежала на плече Са’аша, и, когда тролль вздрогнул, Рина от неожиданности отпрянула. На ладони осталось несколько прилипших шерстинок, девушка поморщилась и незаметно вытерла руку о диван.

– Перестань! – зло сказал Ми’иш. – Она хочет спросить про единорога, это тоже может быть интересно.

– Но ведь…

– Да тихо ты! Простите его, – обратился Ми’иш к Рине. – Он ещё очень молод и близко к сердцу принимает чужие страдания. Переволновался, с кем не бывает.