Ну – фамилии поменял там, наврал с три короба, перепутал все – и что? Все одно – каждый себя узнал. А что еще хуже – соседа. Хужее.

Кому такое нужно?

Я о чем: прошлое и настоящее. Лично я – сегодняшним днем живу, мне о вчерашнем вспоминать – срам один, стыдно, а уж до завтра точно не дожить, облом. А тут является какой-то черт – и ну тебе про твое-то сокровенное, личное.

Только вот не говори мне, что оно у тебя, прошлое, чисто и непорочно, целку-то не строй. Взгляни на дом свой, ангел. Завяз ты в грехах, аки скала в паутине – по самое не хочу. И что остается? Сопли жевать и портвейном запивать? Номером 72?

Не оправдываться же?

Тогда точно заплюют. Как последнего мудилу – ведь все знают, что ты он и есть, да и сам ты это давно уже знаешь… Он хоть и задрипанный этот Эшвилл, мать его, городок вроде нашего, а все видно: кого обманывать-то? Та еще дрянь…

Встречаются, скажем, двое.

– Ну… Здравствуй, сволочь, – говорит первый, – знал я, конечно, что ты жопа… Это ж ты, – говорит, – тогда, в 71-м, у Машки в койке наблевал, ты! …а не я один. А стрелки – на меня!

И – хрясь по роже.

Ну и кто после этого писатель наш? Выжига он и стукач. Какой уж тут ему возврат домой? Мыкается теперь по редакциям, иуда…

А вот Булгакова поставить к примеру. Просто к примеру, не к стенке. Ну да, того самого. Он ведь что – на актеришек, жалких и бессмысленных, компромат собирать начал, синеглазка… Анекдоты и сплетни… Доносы, стало быть, по большому счету: а что с них взять – шлюхи. Их ведь как клятвопреступников и хоронят, за оградой. Где им, впрочем, и место. Однако, обиделись.

…Били, говорят, Мишу нашего всем миром, труппой то есть. Даже Паханом пугнули – тут-то и затих Миша.

Это я к тому, что неблагодарное дело – о своих писать. Скверно как-то. И опасно. Да и вообще непристойно…

Вот и не хочу я ничего писать. Но буду.

Буду, потому что нельзя иначе, пойми. Я же о «кутке» пишу, в конце концов, а что такое «куток» без аборигенов? Без цирка этого полувекового? Одно обрезание, не к ночи будь сказано.

А если так – мели, Емеля: авось прорвемся.

…Однако надобно объясниться. Насчет названия этой подленькой главы: «Наши».

Звучит претенциозно, согласен; но поверь, я ведь как та избушка – «к вам передом, к лесу задом»… Нет у меня задних мыслей и не будет.

Без всяких там, как бы… Намеков, то есть. Во-первых: на «Былое и думы». Там у старика что-то о западниках («наши») и славянофилах («не наши»), в которые почему-то Петр Яковлевич угодил. Так я здесь не при чем, не моего это ума дело. Там еще Хомяковы какие-то, Аксаковы… Да Бог с ними…

Во-вторых: Лескова, всеми забытого, но «Левшой» воскрешенного – уважаю, хотя и не читал. Но чту. Вот – «Некуда» (некуда… некуда… придумал же!) – глава «Свои люди» – наши, значит, – она, по-моему, о белополяках, так я к полякам не очень-то: с обиженных что взять?

В третьих, Федор Михайлович. Тут – хочешь ищи, не хочешь – тебе же спокойнее. Сна не прибавит, точно. Часть вторая, глава седьмая: « У наших». Архискверные «Бесы». Там вообще шигаревщина одна, там Нечаев бродит, Кириллов на дверях висит; нет, ребята, все не так – я это уже проходил как-то. Мимо мавзолея, гадом буду…

В последних. К движению «Наши» я – не. Я ихнему лидеру, Сереже М., так всегда и говорю: не то название, нехорошо. За что и считаюсь у них жидомасоном. Даже в сочувствующие не взяли. То бы дело – «отченаши», или «наци», в конце концов? Глупо, конечно, зато красиво. Патриотично.

Впрочем, я так, о названии только, и все. Мели, Емеля…

Тут ведь что главное – с чего начать? Вопрос-то не праздный: надо так начать, чтобы сразу не кончить. Врать нельзя.