– Еще две минутки, – она зарылась головой в подушку.

– Две большие минутки или две маленькие?

– Крохотные. Малюсенькие. – Джесси заворочалась, устраиваясь поудобнее, и почувствовала чистый, приятно мускусный запах мужа, идущий от второй подушки. – Ты пахнешь, как щенок, – сонно проговорила она.

– Пардон?

– Что? – Джесси открыла глаза, увидела яркие полоски света, падавшие сквозь жалюзи на противоположную стену, и немедленно снова их закрыла.

– Как насчет глазуньи? – спросил Том. Они с Джесси легли почти в два часа ночи, засидевшись за бутылкой «Синей монахини». Но он всегда был легким на подъем и любил готовить завтрак, а Джесси даже в лучшие дни требовалось определенное время, чтобы раскочегариться.

– Мне недожаривай, – ответила она и снова попыталась открыть глаза. Свет раннего утра уже слепил, снова обещая жару. Всю прошлую неделю один девяностоградусный день сменялся другим, а сегодня синоптик из Одессы сказал по девятнадцатому каналу, что может быть и за сто. Джесси понимала – это означает неприятности. Лошади будут двигаться еле-еле и отказываться от еды, собаки станут угрюмыми и начнут кидаться без причины, а у кошек наступит крупная полоса безумия, когда они царапаются как сумасшедшие. Скот тоже станет неуправляемым, а ведь быки откровенно опасны. Вдобавок был самый сезон для бешенства, и больше всего Джесси боялась, что чья-нибудь кошка или собака погонится за диким кроликом или луговой собачкой, будет укушена и занесет бешенство в городок. Всем одомашненным животным, каких только могла придумать Джесси, уже сделали прививку, но в округе всегда находилось несколько таких, кто не приносил своих любимцев на обработку. Джесси решила, что неплохой идеей было бы взять сегодня пикапчик и съездить в один из небольших поселков по соседству с Инферно (вроде Клаймэна, Пустоши и Раздвоенной Гряды), чтобы провести агитацию против бешенства.

– Доброе утро. – Том стоял над ней, протягивая кофе в синей глиняной кружке. – Выпей, придешь в себя.

Джесси села и взяла чашку. Кофе, как и всякий раз, когда его готовил Том, оказался черным и зловещим. Первый глоток заставил ее сморщиться, второй ненадолго задержался на языке, а третий разослал по телу заряд кофеина. Что, надо сказать, пришлось Джесси в самый раз. Она никогда не была «жаворонком», но, будучи единственным ветеринаром в радиусе сорока миль, давным-давно усвоила, что ранчеро и фермеры поднимаются задолго до того, как солнце окрасит румянцем небосклон.

– Прелесть, – удалось ей выговорить.

– Как всегда. – Том чуть заметно улыбнулся, подошел к окну и раздернул занавески. В стеклах очков засияло ударившее в лицо красное пламя. Он посмотрел на восток, за Селеста-стрит и Республиканскую дорогу, на среднюю школу Престона, которую прозвал «Душегубка» – уж очень часто ломались там кондиционеры. Улыбка начала таять.

Джесси знала, о чем он думает. Они говорили об этом и вчера вечером, и много раз до того. «Синяя монахиня» приносила облегчение, но не вылечивала.

– Иди сюда, – сказала она и поманила его к кровати.

– Бекон остынет, – ответил Том. Говорил он, как положено уроженцу восточного Техаса, неторопливо растягивая слова, Джесси же – бойко, как в западных районах штата.

– Пусть хоть замерзнет.

Том отвернулся от окна, почувствовав голой спиной и плечами жаркие полосы солнца. Он был одет в линялые удобные штаны-хаки, но еще не успел натянуть носки и ботинки. Он прошел под лениво вращающимся под потолком спальни вентилятором, и облаченная в не по размеру большую бледно-голубую рубашку Джесси подалась вперед и похлопала по краю кровати. Когда Том сел, она принялась сильными загорелыми руками разминать ему плечи. Его мышцы уже были натянуты, как струны рояля.