В конце 1999 года я вновь поступил на службу в издательство и через некоторое время уломал начальство принять в штат и Григорьева. Года два мы работали вместе, бок о бок. Работа была спокойная, я бы даже сказал, милая: читать, отбирать и редактировать рукописи, писать рецензии, встречаться с авторами… При этом мы не прекращали давать концерты и (спасибо начальству) даже выезжать на гастроли. С этим временем совпадает очередной расцвет творчества Григорьева: его поэтические успехи, как я уже говорил, всегда напрямую зависели не столько от достатка как такового, сколько от возможности сосредоточиться над замыслами, не опасаясь за грядущий день. В 2000 году судьба самым жестоким образом нарушила эту идиллию: у Кости погибла жена. Он предвидел, что такое может случиться, но все же был потрясен. Его семейная жизнь протекала очень непросто, но Костя всегда умел отделять то светлое, что было в его любимой женщине, от влияния порой овладевавших ею темных сил (как-то не поворачивается язык называть это болезнью). Не успел Костя хоть немного оправиться, как редакцию решили расформировать, а ее сотрудников сократить. Некоторое время мы с ним пытались существовать за счет концертов, но тут перед нами в полный рост встала крайне неприятная проблема взаимоотношений внутри Ордена куртуазных маньеристов.

Чтобы не давать пищи сплетням, скажу только самое главное: в это время окончательно выяснилось, что Орден, который мы считали нашим совместным детищем, на самом-то деле, как и «Бахыт-Компот», задумывался только под одного человека. Мы в этом проекте должны были выполнять роль свиты (кордебалета, почтительного окружения, поставщиков идей и т. п.). То, что мы немало сделали для, как говорится, «раскрутки проекта», дела не меняло. Разумеется, на вышеназванную роль мы согласиться не могли, и Орден совершенно закономерно распался. Мы с Григорьевым испустили вздох облегчения, так как нам больше не приходилось делать хорошую мину при плохой игре, но коммерческому успеху концертной деятельности распад Ордена, конечно, не способствовал, особенно на первых порах. Вскоре Григорьеву пришлось искать работу. Нашел он ее в офисе одной интернет-компании. О коллективе той компании он всегда отзывался тепло (кстати, коллектив отвечал ему взаимностью), но само времяпрепровождение в офисе ненавидел. Дело было, конечно, прежде всего в том, что офисная действительность и творчество – почти полные антиподы. Костя мог мириться с любой деятельностью, если она оставляла ему лазейку для творчества (либо для духовного развития, целью которого являлось опять же творчество), но отсутствие такой лазейки заставляло Костю роптать. При этом речь вовсе не идет о том, что он хотел на службе лишь имитировать деятельность, а тем временем тихонько сочинять. Нет, для этого он был слишком здравомыслящим, а главное – слишком добросовестным человеком. Его добросовестность (она же обязательность, она же пунктуальность) являлась не просто его достоинством как работника – она составляла одну из главных, бросающихся в глаза черт его характера. Над такими характерными черточками своих героев во все времена любили подтрунивать драматурги. Однако мало кто задумывался о том, что эта самая добросовестность у Григорьева являлась лишь внешним выражением другого, более глубокого и несравненно более важного свойства личности. Это свойство называется честностью. Костя был очень честен и, как все честные люди, очень трудолюбив (честных лентяев не бывает). Но он был вдобавок и очень талантлив. Именно поэтому он страдал, оказываясь в такой обстановке, где его таланту приходилось погружаться в спячку. Именно поэтому он и вздохнул с облегчением, в очередной раз попав под сокращение штатов. Да, впереди вновь замаячили нищета и бездомность, но до того он мог хоть на несколько дней полностью предаться сочинительству. К тому же Григорьеву не впервой было выпутываться из самых сложных житейских ситуаций, и потому он верил в свою счастливую звезду. И он оказался прав: ему предложили работу, причем совершенно по специальности. Ему предстояло сочинять: сочинять сценарии корпоративных празднеств, тексты песен для малоизвестных, но денежных исполнителей, стихотворные поздравления для богатых юбиляров, репризы для концертирующих юмористов и т. д. и т. п. Разумеется, всякий настоящий поэт к такому предложению отнесся бы с ужасом; не стал исключением и Григорьев. Он прекрасно понимал, как будет иссушать творческие силы такая работа. Но куда ему было деваться? Альтернативой был офис, да и тот следовало еще поискать. А тут зарплата позволяла оплачивать жилье… Костя согласился и вскоре, как и следовало ожидать, стал жаловаться на творческий упадок. К тому же он прекрасно понимал, что получает лишь малую часть стоимости тех заказов, которые он успешно выполнял. Тем не менее главного он достиг: жить было можно. Постепенно он научился и самому главному в профессии литературного негра: проводить грань между заказной работой и работой «для души». Творчество его стало оживляться. Вдобавок ему помогли устроиться на очень спокойную должность в одной крупной компании, где работать практически не требовалось, но требовалось являться в присутствие. Из-за этого поэтических заказов стало меньше (чему Григорьев только радовался), а уменьшение дохода компенсировалось зарплатой на новой службе. Жизнь в целом наладилась, впереди маячили новые творческие горизонты… И в это самое время Костя внезапно умер. Произошло это в день 20-летия куртуазного маньеризма, когда Костя шел на работу. С собой у него была сумка с книгами, костюмами, текстами стихов и песен, потому что вечером мы должны были давать юбилейный концерт. Мы его и дали, но уже как концерт памяти. Читали только стихи Григорьева. И постепенно оглушенный внезапной бедой зал начал смеяться.