В целом, по здравом размышлении, она пришла к выводу, что всё складывалось достаточно неплохо, хотя избавиться от злости на Эвана, который так долго её отвергал, чтобы теперь силой притащить к себе домой, до конца не могла.
Все эти три дня Элена ужасно скучала и ждала, когда же наниматель пригласит её к себе, но этого так и не произошло. Зато следующие несколько дней вполне восполнили этот пробел.
Эван разломал в щепки то подобие режима, которое Элена собиралась установить и к которому привыкла.
Если в клубе раньше одиннадцати Элена не открывала глаз, то в поместье Аргайлов каждое утро, едва солнце заглядывало в окно, начинали стучать в дверь. Чезаре, приходивший в комнаты к хозяйке с утра, шёл открывать и передавал Элене, что господин давно уже её ждёт. Если в первые дни Элена пыталась отвечать, что ещё не встала и ей нужно время, чтобы привести себя в порядок, то к концу недели поняла, что это приводит лишь к тому, что через несколько минут лакей приходит опять, на сей раз чтобы сообщить Чезаре, что господин просит её всё-таки встать. Эта перебранка не давала ей спать до тех пор, пока Элена всё-таки не вставала, но в итоге она вынуждена была выбираться из своих комнат, одевшись кое-как – а с этим она смириться не могла. На седьмой день она сама приказала Чезаре разбудить её в шесть утра, чтобы к девяти – когда появится очередной неуёмный слуга – уже выглядеть хорошо.
Если в клубе Элена, встав и немного понежившись в кровати, отправлялась на пробежку, которая никогда не требовала от неё особых усилий, хотя и помогала проснуться до конца, то Эван в первый же день, едва дав ей проглотить один-единственный тост, потащил Элену в конюшню и стал выяснять, умеет ли та ездить верхом.
Выяснив, что верхом Элена не ездила никогда, Эван немного поскрипел зубами и сказал, что будет учить её сам. В первый же день Элена вернулась домой с боками, ноющими от тряски, и с ягодицами, смятыми в паштет, но, конечно же, Эван не собирался её жалеть. Пытка продолжалась каждое утро, а Эван лишь посмеивался, глядя на неё, и не упускал возможности пройтись ладонью по обтянутому тонкими панталонами бедру или хлопнуть пониже спины: Эвану явно не давал покоя её зад.
К концу недели она уже худо-бедно держалась в седле, хотя и хваталась иногда за Эвана, едущего рядом – не столько опасаясь упасть, сколько для того, чтобы ощутить его рядом.
Рядом с Эваном, несмотря на все его раздражающие привычки, было на удивление хорошо. Он редко целовал Элену, зато в те секунды, когда целовал, Элене казалось, что время останавливается и весь мир сужается до глаз, сверкающих тёплым коричневым пламенем напротив. Эвану было достаточно простого прикосновения, поцелуя или взгляда, чтобы разжечь в Элене огонь, и Элена наслаждалась как могла этим непривычным для себя состоянием, когда не хочется ничего менять.
Впрочем, кое-что ей всё же хотелось бы изменить – это обеды, которые ежедневно собирали всю семью Аргайлов за одним большим столом. Сама она во время них сидела от Эвана очень далеко, в той части, где располагались все племянники князя: и, как с величайшим удивлением открыла для себя Элена, Ливи Джил МакГауэр, которую Элена искренне надеялась не встречать больше никогда.
Ливи ничего не рассказала ей о том, как попала в дом. Напротив, на все попытки завязать разговор двусмысленно намекала, что Эван сам приказал привести её сюда и при встрече «был весьма восхищён».
Элена ничего не говорила в ответ.
Кроме них в этой части сидели Кестер, которого Элена уже видела в Манахате, и Линдси – ещё один старший племянник Эвана, который без конца бросал косые взгляды на Ливи. Тут же сидела молодая и симпатичная племянница Эвана Кони, с которой Ливи и Элене удавалось общаться довольно легко. Ещё одно место пустовало, и, как поняла Элена из разговоров других родственников, предназначалось Конахту Аргайлу, третьему племяннику Эвана, который приезжал домой лишь на пару недель в году. Ещё двоих детей Элена иногда видела в парке: им обоим было не больше четырнадцати, и все дни они проводили с гувернёрами, так что на них Элена внимания не обращала.