– Она уйдёт к другому мужчине, ты останешься один, – докончил я под общий смех.

После обеда в расположение роты неожиданно прибыл командир батальона и приказал построить роту.

– Все, кто имеет неудовлетворительные и не исправленные оценки по любой дисциплине – выйти из строя!

Вышло двенадцать человек.

– Вот они, гвардейцы! – загремел Юрманов. – Краса и гордость училища. Цвет пятой роты. Старшина! Весь наряд с субботы на воскресенье заменить вот этими, – ткнул пальцем в сторону двоечников. – В караул всех! Стыд и позор! Лучшая рота в батальоне встречает Первомай такой успеваемостью. И чтобы за пять оставшихся дней до праздника исправить все неуды. Сам проверю.

Юрманов прошёлся вдоль строя.

– Кстати, кто не знает, что завтра выборы в народные суды?

– Знаем! – хором закричали все.

Как оказалось, о выборах майор спросил не случайно. Два часа назад в помещение 3-й роты, где командиром был Мария Ивановна, зашёл заместитель начальника училища по лётной подготовке Ивко. Чего он туда забрёл непонятно, ибо руководители такого ранга по казармам не ходили. Возможно, был не в настроении, и требовалась разрядка.

– Смирно! – истошно заорал очумевший дневальный, увидев высокое начальство.

А Ивко, поискав взглядом, к чему бы придраться в смысле беспорядка, ничего существенного не нашёл. И тогда спросил дневального:

– Товарищ курсант, какое у нас завтра событие?

Тот, заикаясь от присутствия большого начальства, ответил, что выборы в народные суды.

– А за кого мы будем голосовать?

– Ну, это, за судей, – нашёлся дневальный.

– Понятно, что за судей. Я фамилии спрашиваю?

Осечка. Фамилий дневальный не знал. Ни одной. Тогда Ивко приказал дежурному построить всех, кто находился в этот момент в казарме. Набралось человек сорок. Затем повторил свой вопрос. Никто не ответил, в том числе и старшины. Ивко рассвирепел и приказал переписать всех стоящих в строю и список отдать командиру батальона и его заместителю по политчасти для принятия мер. Уже через час Мария Ивановна получил выговор. Ещё через час вся рота, собранная по тревоге, усиленно трамбовала дорожки стадиона, наглядно демонстрируя один из принципов нашей классной дамы – Дмитрия Максимовича: «Не дойдёт через голову – дойдёт через ноги».

Но пока начавшаяся цепная реакция переваривалась в канцелярии батальона, курсантское радио сработало быстрее. Мы уже знали, за кого будем голосовать. Юрманов покинул роту, похоже, даже немного раздосадованный.

Вечером пришёл Дубровский. Горчуков и дежурный по роте доложили о приходе Юрманова, о расходе людей на выходные дни.

– Увольняемые?

– Пятнадцать человек, уже ушли.

– Караул?

– Ранее запланированных курсантов по приказу Юрманова заменили теми, у кого двойки.

– И правильно сделали. Надеюсь, в увольнение такие люди не попали?

– Никак нет, товарищ капитан.

– Дежурный, наведите в казарме полный порядок. Сегодня дежурит Арсентьев, и он непременно придёт искать у нас беспорядок.

– Всё сделаем, лично проверю, – заверил капитана Горчуков.

А что капитан Арсентьев – командир первой роты придёт, никто не сомневался. Казарма пятой роты находилась отдельно от батальона и дежурные почти всегда к нам приходили перед отбоем. А Мока – так курсанты почему-то окрестили капитана Арсентьева, приходил всегда, чтобы поискать непорядок не в своей, а в чужой роте. Был он худ, форма висела на нём, как на огородном пугале и любил он показать себя требовательным и взыскательным офицером. Когда-то он, будучи авиационным техником, попал под сокращение, но ему повезло: чтобы дослужить до пенсии дали звание капитана и назначили в Красный Кут командиром роты, чем Мока очень гордился.