Почему изначально так сложилось? Да потому что в процветающей стране не должно быть преступлений. Ведь идеология гласила, что криминал порождают плохие социальные условия, которых в советском обществе просто нет и быть не может. Так пишут на плакатах, а плакаты не врут.

Между тем, начиная с 1960-х годов, преступность в Союзе из года в год только росла. Но такую неудобную статистику в массы никто не афишировал.

Я поменял прошлое. Наша группа сработала лакмусовой бумажкой в назревающем конфликте правоохранительной структуры и общества. Советские граждане привыкли чувствовать себя защищенными от преступных посягательств. И высокие чины решили, что им выгоднее нас продвигать и декларировать наши успехи, показывая совершенность правоохранительной системы СССР, нежели замалчивать и искажать статистику. Тем более, что шило в мешке прятать становилось все сложнее и сложнее.

Теперь цель моего попадания сюда стала прорисовываться куда яснее. Я не изменил мир, никогда не стремился к этому. Но я делал его безопаснее, делал его лучше.

Возможно, в этом и есть моя миссия – всё это только мои догадки. Но поначалу своим предназначением я считал изменение судьбы моего убийцы Олега. А теперь я стоял и чувствовал, что ничего не понимаю. Так смог ли я ее изменить? Если парень опять просится работать в милиции… Вот какого черта теперь с ним делать?

Я посмотрел в его скуластое лицо, на позу, с которой он прислонился к стене и цеплял пальцем за вбитые в стену крючки для курток – мол, разговор вовсе не окончен. Он упертый, если даже откажу, найдет способ добиться своего. Еще и институт может бросить. Уж лучше покажу ему все «прелести» милицейской службы, а там видно будет…

– Ладно, – кивнул я, отмерев. – Будут тебе корочки. Только в кадры надо будет сходить, анкету подробную заполнить. Потом запросы на тебя направят, по информационному центру пробьют. Не быстрая это петрушка, сам понимаешь.

– Так ты пошевели их, – глаза Олега горели. – Я знаю, ты можешь. Пусть корки прямо сейчас выпишут, а проверки потом дойдут. Так можно?

– Если осторожно, – хмыкнул я.

– Вот и договорились, чаем напоишь? А то с утра не успел позавтракать. Сразу к тебе пошел.

– Из-за корочек внештатника? Тебе так приспичило? Ты и без них можешь с нами карманным понятым болтаться. Тут они роли не играют.

– Дело совсем не в них, понимаешь, мне кажется, что я что-то упустил. Не туда пошел.

Он поводил рукой в воздухе, худые пальцы чуть дрогнули, и от этого меня передернуло.

– В смысле, не туда?! – я грозно зыркнул на него. – Ничего не знаю, маленько с нами потрешься и поедешь в Москву на врача учиться.

– Ну, дядя Андрей, тебе не кажется, что это мне решать?

– Опять дядькаешь?

– Тогда выключи «батю», сам же говорил, что мы друзья.

Я аккуратно выдохнул.

– Друзья, – я кивнул. – Только, Олежка, трупы смотреть – это не журналы читать. Там и пахнет, и кровь рекой бывает. Или вовсе все сгнило и опарыши.

– Пф-ф, – скривил губы Олег. – Ты разве забыл, что я будущий хирург? Это почти как мент, только милиционер стреляет, а хирург режет. И у каждого из них есть свое маленькое кладбище…

– Не мели ерунды!

– Да? А сколько человек ты убил?

– Какая разница? И вообще, это были не совсем люди…

– С правовой и биологической точки зрения – самые настоящие люди. Просто их позиция не вписывалась в рамки общегосударственной.

В комнате, а вернее, в прихожей целую секунду звенела тишина.

– А ты не охренел? Будешь еще убийц защищать? Всех, кого я отправил на тот свет – заслужили индивидуальный котел в аду.

В ушах у меня стучала кровь, и, наверное, мой собеседник что-то такое заметил.